Тем не менее Хичкок уже демонстрировал мастерское обращение со звуком. Один из первых таких эпизодов – сцена, в которой героиня в смятении возвращается в семейный магазин после убийства. Сосед, уже слышал новость об ужасном преступлении. «Что за жуткий способ убийства. Ножом! Я бы предпочел кирпич. Нож – никогда! Нож – ужасная вещь. Нож такой грубый и страшный». Звук искажается таким образом, что слово «нож» становится похожим на звук трубы, усиливая страх героини.

Не менее важна финальная сцена преследования, но лишь как триумф немого кино, доживавшего последние дни. Ошибочно подозреваемый в убийстве сбегает от детективов в читальный зал Британского музея, огромное помещение которого приобрело таинственный вид. В кульминационный момент беглец висит на тонкой веревке перед гигантской головой Рамсеса Великого, исполинским образом невозмутимости и бесстрастия перед лицом неминуемой гибели человека. Хичкок использовал этот эффект и в последующих фильмах, со статуей Свободы в «Диверсанте» (Saboteur) и с головами на горе Рашмор в картине «К северу через северо-запад» (North by Northwest). Образ также ассоциируется с невозмутимостью сфинкса, которую обычно напускал на себя Хичкок, скрывая постоянно преследовавшую его тревогу; возможно, это образ смерти.

«Шантаж» часто называют первым британским звуковым фильмом, но эта честь должна принадлежать картине «Уликой была новая шпилька» (The Clue of the New Pin), о которой теперь практически забыли. Как бы то ни было, афиша «Шантажа» не отличалась скромностью. «Первый полнометражный звуковой фильм в Великобритании… Смотрите и слушайте родной язык таким, каким он должен быть – устным… Отложите все, чтобы услышать это!» Фильм – что, наверное, неизбежно – пользовался огромным успехом в Великобритании. Газета Daily Chronicle радовалась, что после гундосого американского произношения «английские голоса в «Шантаже»… подобны музыке».

По свидетельству To-day’s Cinema, на публичном просмотре в кинотеатре Regal летом 1929 г. демонстрация «прерывалась взрывами аплодисментов», один из которых длился семь минут. Это был абсолютно новый способ восприятия мира, и когда он сопровождался блестящей передачей Хичкоком атмосферы Лондона – транспорт, улицы, реклама, интерьеры домов, чайные Lyons, темные закоулки, – возникал уникальный образ города. В интервью газете Evening News, данном по поводу выхода фильма на экраны, Хичкок заметил, что «он создал потребность в реализме, которая не нужна в обыкновенном театре». Успех имел и глубоко личный аспект. Как писала их дочь, «мои родители были на седьмом небе».

«Шантаж» не принес успеха на зарубежных рынках, а американские зрители заявляли, что не понимают английской речи. Поэтому прибыль от проката если и была, то весьма скромная. Студии Elstree требовался более надежный и долговечный продукт. Несмотря на растущую славу, Хичкок оставался наемным работником компании, обязанным заниматься тем, что выбрало руководство.

Летом 1929 г. он встретился с драматургом Шоном О’Кейси, чтобы обсудить экранизацию пьесы «Юнона и павлин» (Juno and the Paycock), которая уже пять лет не сходила со сцены и пользовалась большим успехом. Это будет первый звуковой фильм Хичкока, тщательно продуманный и последовательный, наполненный диалогами. Спектакль «Юнона и павлин» в исполнении актеров дублинского театра Abbey Theatre был насыщен характерной для О’Кейси смесью возвышенной декламации, пылкой молитвы и грубоватого гэльского юмора, в которой была своя музыка.

Хичкоки пришли к О’Кейси в его дом в Сент-Джонс-Вуд, чтобы обсудить этот и другие будущие проекты. Драматург вспоминал, что Хичкок «был тучным человеком с неуклюжей походкой, словно каждое движение давалось ему с трудом, как раздутому тюленю». Альма «сидела молча, но была исполнена внимания, замечая каждый жест, каждое слово». Вскоре О’Кейси понял, что окончательное решение принимает именно она. Альма вместе с мужем отвечала за сценарий; он не особенно отличался от театральной версии – только двумя или тремя сценами на природе, усиливающими правдоподобие.

Главным вопросом всегда оставался звук. В одной из сцен на новеньком фонографе проигрывалась пластинка, а голоса слушавших ее членов семьи смешивались со звуками похоронной процессии, которая, в свою очередь, прерывалась пулеметными очередями. Хичкоку пришлось импровизировать. Реквизитор, зажав нос, изображал «дребезжащий» звук фонографа, а актеры, которых снимала камера, подпевали; в другой части студии хор исполнял панихиду, а работники сцены стучали тростниковыми палочками по растянутой коже, имитируя звуки выстрелов. Перезапись была невозможна. Все это напоминало необычный концерт авангардной музыки.

В остальном Хичкок остался верен риторике и мелодраме оригинала. Поскольку бо́льшая часть актеров были из Abbey Theatre, режиссер опирался именно на них. В процессе съемок он погрузился в религиозный мир своего детства. Вот почему Хичкок относится к этой истории с уважением, граничащим с сентиментальностью. Для него немыслимо было иронизировать по поводу молитв, обращенных к Деве Марии. Это страстный рассказ о предательстве и мести времен гражданской войны в Ирландии, но в полукомическом, полупатетическом мире Бойлов, бедной семьи из Дублина с пьющим отцом и постоянно недовольной матерью. Возможно, руководство студии надеялось, что американские зрители поймут ирландскую речь лучше, чем английскую.

Успех фильма объяснялся скорее пьесой и игрой актеров, чем вкладом самого Хичкока. Джеймс Агейт из журнала Tatler писал, что, по его мнению, «это практически шедевр. Браво, мистер Хичкок», но сам режиссер признавался, что «ему было немного стыдно за хвалебные отзывы». Он не считал себя ответственным за качество фильма, но и не отрекался от него, как от других ранних работ. Хичкок вспомнил об ирландских корнях своих ближайших предков, а мотив набожности и молитвы вызывал отклик в его душе. Его спрашивали, не было ли ему скучно снимать этот фильм. «Нет, – отвечал он, – потому что персонажи такие интересные».

Успех «Юноны и павлина» определил характер следующих фильмов Хичкока. Теперь они с Альмой стали главными сценаристами четырех фильмов подряд, каждый из которых был экранизацией успешного романа или пьесы. Возможно, это было далеко от идеи «чистого кино», однако Хичкок прекрасно знал, что бизнес есть бизнес. Например, он снял несколько интермедий в мюзикле «Приглашает «Элстри» (Elstree Calling). В одном из интервью Хичкок признался, что «ему было совсем не интересно» – и это заметно.

Практически сразу же режиссер приступил к работе над фильмом «Убийство!» – как и предполагает название, детективным триллером. Впоследствии Хичкок пренебрежительно отзывался об этом жанре как основанном на элементах головоломки, а не на тревожном ожидании или страхе, однако он внес в него определенную долю остроумия и изобретательности. Ведущую актрису театра обвиняют в убийстве своей коллеги, но один из присяжных, известный актер сэр Джон Меньер, не согласен с вердиктом. Он должен найти настоящего убийцу.

Преступление совершается в театре или по меньшей мере в театральной среде, и Хичкок словно зажигает кольцо «встречного огня», чтобы удержать внутри своих персонажей. В мире актерских подъездов и гримерок арка авансцены всегда рядом. К тому времени когда выясняется, что настоящий убийца – цирковой акробат-трансвестит, пытающийся скрыть, что он «человек смешанной расы» (мы с полным основанием можем расшифровать это как «гомосексуалист»), занавес уже готов упасть. Кроме того, в финальной сцене раскрывается, что вся рассказанная нам история – спектакль, разыгрываемый на сцене лондонского театра.