Стефане сейчас. Миккел понял, что такое Бог, и упивался этим.

— Они все еще сопротивляются, владыка? — спросил Миккел. Как всегда, глаза его горели пылом истинно верующего. Даже его кожа имела красноватый оттенок, будто у него была лихорадка. — Тогда, может, нужно больше казней. Если им дали шанс увидеть истину, а они отвергли ее…

— Нет, — голос Бога прозвучал резче, чем он хотел, почти отчаянно. — Нет, их нужно заставить видеть.

Миккелу потребовалось время, чтобы переварить это.

— Вы милостивы, владыка. Возможно… — он позволил своему голосу умолкнуть.

— Возможно? — тон Бога был опасен.

— Возможно, вы слишком милосердны, — ответил Миккел. — Как отец с любимым ребенком.

— Уверяю, Зантос не любимый ребенок. Это яма. Он настолько прогнил, что искра могла бы сжечь все это в мгновение ока.

— Тогда зачем пытаться спасти его? — ответил Миккел.

«Ты совсем не понимаешь, да?» — Бог усмехнулся под маской. Миккел не осознавал слабости Бога; он не видел, что обожание укрепляло его. Мертвые просители ничем не помогали. Люди Зантоса — люди, которых он ненавидел, люди, которых он считал менее ценными, чем черви, — должны любить его. Это была ненавистная необходимость.

Это приводило его в ярость.

— Зачем вообще пытаться спасти человечество? — рявкнул Бог и повернул голову к Миккелу. — Все вы продажны, горды, ненавистны. Почему я должен был вернуться и почему я должен оставить хоть одного из вас в живых, когда уйду?

Миккел остановился, его лицо покраснело.

Бог сжал кулаки в кожаных перчатках. Теперь, когда Миккел растерялся, его все еще можно было вернуть. В городе, который его ненавидел, Бог отчаянно нуждался в поклонении Миккела.

Он тоже ненавидел это. Он чувствовал себя слишком похожим на Тиниана, когда потянулся, чтобы схватить Миккела за плечо.

— Любовь, Миккел, — сказал он. — Любовь родителей. У ребенка может быть много недостатков, да? Он может быть почти неисправимым, да? Но родитель любит своего ребенка. Он хочет, чтобы этот ребенок рос сильным и мудрым. Хоть Зантос и ненавистен сам по себе, его жители — мои дети. Подумай, каким великим был бы мир, если бы вместо пепла Зантос был наполнен людьми, которые жили бы праведно.

Миккел оправился от шока. Он поклонился, и лицо его снова стало ясным.

— Я сожалею, что заставил вас так резко говорить со мной, Бог.

— Все прощается, — заверил его Бог. — Теперь давай найдем крючок, который приведет людей к их спасению.

При нынешних обстоятельствах он вряд ли был человеком, но с силой нации за спиной…

Бог подавил смех. С таким обожанием, поддерживающим его, он мог сравниться с менти Луки в одиночку и все еще победить.

7

Ато

Он слушал, как драконы рассказывают свою историю, сидя в их каменном лагере. Из милосердия два других дракона принесли ему одежду, и он отвернулся, когда девушка изменилась — она сказала, что ее зовут Карлия, и она была такой бледной, как все, кого он когда-либо видел. Он, конечно, слышал рассказы о людях в Эстале, но никогда не верил им до конца. Как можно быть таким бледным и не сгореть на солнце?

Он очень мало знал о вещах, о которых они говорили так уверенно. Часто они разочаровывались, хотя и пытались это скрыть. Он что-то слышал об армии, идущей к горе Зин, и знал, что король Давэд умер. Но это были вопросы Эсталы, и он мало обращал на них внимание.

Теперь эти драконы говорили ему, что это имеет большое значение — что другой дракон пытался править миром, и что они должны объединиться, чтобы убить его, потому что этот бродячий дракон объединился с монстрами, называемыми улези.

Закончив разговор, Карлия и Сэм некоторое время сидели молча. Ато чувствовал на себе их взгляды, пока они терпеливо ждали, пока он заговорит. Но он не был готов говорить. Вместо этого он встал и взобрался на одну из скал, чтобы лучше рассмотреть раскинувшийся перед ними пейзаж. Он не ушел далеко от своего дома. Часть его все еще хотела вернуться. Он знал со странной уверенностью, что находился в дне полета от своего близнеца Айны. Каждый из них всегда знал это о другом. Мысленным взором он видел ее раз или два дома, наблюдающей за дорогой.

Молчание нарушил Сэм:

— О чем ты думаешь? Ты выглядишь скучающим по дому, — он говорил на языке драконов, даже в своей человеческой форме.

Ато с удивлением посмотрел на него, услышав этот странный язык, на котором говорил человеческий рот.

— Я скучаю по дому. Откуда ты знаешь?

— Ты смотришь на пейзаж так же, как и я, — сказал мальчик. Его темные волосы упали ему на глаза, и он рассеянно откинул их назад. У Ато возникло ощущение, что он не научился заботиться о своей внешности. Возможно, было бы несправедливо называть его мальчиком. Он казался взрослым. Но он был моложе Ато, а Ато едва ли считал себя мужчиной. Он еще не был женат, и у него не было детей…

И, скорее всего, не будет. Лели найдет другого мужчину — во всяком случае, он надеялся, что она найдет. Он надеялся, что она не проведет годы, ожидая его, хотя мысль о том, что она будет жить с кем-то еще, наполняла его болью.

— Кого ты оставил? — спросил Ато у Сэма. Что угодно, лишь бы отвлечься от Лели.

— Дома? Никого, — в голосе мальчика было что-то завершающее. — Но во дворце была… девушка, — он помедлил, прежде чем произнести последнее слово.

Ато улыбнулся ему и подмигнул, а потом вспомнил, как он относился к Лели.

— Она — другой дракон, — сказал Сэм.

— Та, что осталась с королем? — Ато был удивлен, а затем заметил тень, скользнувшую по лицу мальчика, и понял, что это за история. — Мне жаль. Это не может быть легко. Король не похож на других людей.

— Когда-то она была с ним помолвлена, — сказал Сэм. — Видимо, будет снова.

— Это бесполезно, — сказал голос позади них.

И Сэм, и Ато повернулись и увидели, что Карлия хмурится. Она скрестила руки на груди.

— Дай ему хотя бы несколько минут, чтобы все осознать, — сказал Сэм сестре.

— Прекрасные слова мальчика, который похитил Реву, — парировала она.

Он отпрянул от боли, и Ато с опаской посмотрел на их суровые лица. Меньше всего ему хотелось ввязываться в семейную драму между людьми, которых он едва знал.

Карлия