Рабочий кабинет Мамы Клавы находится этажом выше, всего в трех минутах ходьбы, но я выбираю кружной путь по пешеходной галерее над крытым стадионом и иду все пять. А главное – на галерее есть одно место, откуда насквозь виден короткий коридор, ведущий к кабинету Мамы. Нелишне осмотреться, прежде чем совать голову в крокодилью глотку.

Кажется, чисто. Пуст коридор. На стадионе тренируется женская футбольная команда, стучат бутсы по мячам, но мне до них дела нет. Игрокам до меня тем более. Гм... а не впадаю ли я в паранойю со своим вечным страхом быть разоблаченным? В конце концов Саблезубый в больнице, Гойко подчистил запись того паскудного боя, да и телепортировал я на ринге самую-самую малость. Кто мог заметить? Одна секунда в Вязком мире – это в среднем полторы микросекунды в мире настоящем. Разница почти в семьсот тысяч раз! Плюс-минус два порядка.

Я прохожу точку, где шум амфитеатра над рингом «Смертельной схватки» сникает перед ревом трибун ипподрома, тоже входящего в спортивно-зрелищный комплекс. Там сегодня собачьи бега. Что-то тихо на удивление. Наверное, главные фавориты в программе не участвуют.

И все равно ипподром ревет громче амфитеатра, даром что вынесен из колоссального здания комплекса на вольный воздух. Там просто больше зрительниц.

Не знаю, искренне ли они предпочитают бега породистых барбосов дракам диких мужиков. Но это зрелище считается более благопристойным и пока не вызывает нареканий со стороны Совета Цензоров. Ни муниципального, ни федерального.

В короткий коридор – как в мышеловку. Не вижу никаких признаков того, что дверца может захлопнуться, однако предчувствие у меня скверное.

– Вызывали?

Так и есть, Мама Клава не одна. В ее кабинете уютно расположились еще трое: холеная, подтянутая женщина средних лет в строгом дамском костюме и две женщины помоложе, одетые в одинаковые брюки и блузы. Та-ак. Совсем скверно. Штатское, но одинаковое – это мы проходили. Неистребимый стиль скорохватов из федеральной безопасности. Крепенькие девочки. Моментально дают себя знать потревоженные Тамерланом ребра. Ноют все сразу. Хором.

Мышеловки бывают разные. К сожалению, для мышей они гибельны в любом случае.

Мама Клава выглядит просто ужасно. Словно ее, а не Витуса только что вдрызг исколошматили на ринге. Аллергические пятна на ее лице налиты густым свекольным цветом. На какой-то миг я даже пугаюсь не за себя.

– Проходи, Тим...

Если уж влез в мышеловку такой конструкции, что не перешибает сразу пополам, – не ломись сразу назад. Сперва осмотрись.

– Ближе, ближе. – Холеная дама улыбается.

Подхожу ближе. Весь внимание.

– А что, Тимофей Гаев, не засиделся ли ты здесь?

– А? – с бестолковым видом спрашиваю я, сонно моргая. Личина тупоумия – вечная моя выручалочка. И спохватываюсь, изобразив испуг, как всякий, кто не хочет получить электроразряд за неподобающее обращение: – О чем говорит госпожа?

Засиделся? На моей физиономии цепко сидит тупое недоумение: как я, эксмен, могу позволить себе сесть в присутствии настоящих людей без специального приглашения? Вернее, без приказа.

– Ты ведь прежде работал техником-метрологом в конструкторском бюро при заводе космической техники имени Савицкой? – ласково спрашивает холеная дама. Ее подручные молчат. – А до этого там же техником-наладчиком?

Киваю:

– Да, госпожа. Пять лет стажа, госпожа.

– А почему уволился?

– Меня уволили, госпожа. За профнепригодность.

Она и не ждет от меня иного ответа.

– Мы просмотрели твое дело. Ты напился пьян и вдребезги расколотил ценный прибор. Случайно, конечно. Поскользнулся при переноске. За что был подвергнут принудительным работам сроком на один месяц и уволен по отбытии наказания. После чего прижился здесь. Так?

– Так, госпожа.

– Тебе здесь нравится?

– Да, госпожа.

– И ты больше не позволяешь себе спиртного?

– Нет, госпожа. Ни в коем случае.

Она улыбается.

– Почему? Ведь не секрет, что достать самогон в мужских кварталах – проблема решаемая. Усилиями нашей полиции и добровольной помощью сознательных эксменов средний срок действия самогонной точки снижен до двух месяцев, однако полностью искоренить эту заразу пока не удается. Тебе это неизвестно?

– Известно, госпожа.

– И ты хочешь сказать, что за последние полгода ни разу не употребил алкоголь?

– Точно так, госпожа. Кроме пива в разрешенном количестве, госпожа.

– Почему? Не хочется? Только честно.

– Как не хотеть, – тяжко вздыхаю я. – Но ведь нельзя же... В любой момент могут вызвать на ринг... на замену... вот как сегодня... хорош я буду... И вообще, форму надо поддерживать...

– Госпожа, – напоминает она.

– Так точно, госпожа.

Она смотрит на меня с большим интересом, и этот интерес мне совсем не нравится.

– А скажи мне, Тимофей Гаев, он же Тим Молния, не было ли у тебя личной причины быть уволенным из конструкторского бюро?

– Э... простите, госпожа?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, – улыбается дама. – Ты был там на хорошем счету. Кое-какие твои идеи используются до сих пор. Дисциплинированный, думающий технарь. Красивый и здоровый спермодонор первого разряда... сексуально привлекательный для людей с атавизмами в психике... Верно?

Под ее взглядом в упор я стараюсь выглядеть уже не растерянным дебилом, а клиническим олигофреном. Может, она поверит, что на ринге мне вышибли последние мозги?

Верьте мне. Боец же. Уже полгода. С утолщенной по Ламарку лобной костью за счет мозгов.

Ага. Мечтай, мечтатель.

– Ты умный парень, Тимофей Гаев, – с удовольствием говорит дама. – Умный и осторожный. А при случае – решительный. Когда твоя непосредственная начальница проявила к тебе нездоровый сексуальный интерес, ты испугался. Когда же этот интерес стал чересчур настойчивым, ты не вообразил, будто кривая вывезет, а с помощью друзей провернул хитрую комбинацию, в результате которой был переведен в другой отдел. Когда же твоя бывшая начальница – не беспокойся, она сейчас на принудительном лечении – распалилась яростью и ждала только случая подставить тебя по-крупному, ты сумел это понять и упредил – украл технический спирт, надрался свинья свиньей и расколотил прибор, вследствие чего вышел из опасной ситуации с наименьшими потерями. Умно. Глупцу, принявшему роль, от которой ты отказался, повезло куда меньше...

В этом сомневаться не приходится. Не хочется даже думать о том, какая участь уготована мужику, уличенному в сексуальной связи с настоящим человеком. Эксмен, ставший настоящим самцом, обречен и может считать себя счастливчиком, если уйдет в ничто без мучений.