Он слегка сжал ее подбородок.

— Пойми, девочка. Ничто на свете не подвигнет меня на женитьбу.

Когда до нее дошло, что он такой же, как Куин, у нее сжалось сердце.

— Я понимаю. — К сожалению, она действительно понимала, причем очень хорошо. Это был уже второй раз за день, когда ей говорили одно и то же, давали от ворот поворот. Некоторые мужчины просто не рождены для женитьбы независимо оттого, сколько они стоили.

А это означало, что девушки, подобные ей, могут довольствоваться только объедками — подагрическими старыми графами.

— Надеюсь, — сказал он с явной угрозой.

Она рассеянно кивнула. Сегодня каждая попытка Мэдди изменить жизнь подталкивала ее к решению выйти замуж за Ледо, но она содрогалась при мысли о том, что именно этот старый боров будет кряхтеть на ней, пытаясь лишить девственности. Нет, она, обожающая красивых мужчин, не позволит ему лишить ее невинности. Да, это было неправильно и неожиданно, но, может быть, после алкоголя и плотных губ Шотландца ей просто не терпелось.

С тех пор как застрелили ее отца, несчастья валились одно за другим, сыпались как из рога изобилия. Как пойманная в сети рыба, чем больше она боролась, тем хуже становилось. Она всегда очень мало ждала в ответ на постоянно приносимые жертвы, но уж эту сторону жизни могла контролировать сама — то есть решить, кто будет ее первым любовником. И внутренний голос кричал ей, что она могла доверять этому таинственному незнакомцу.

Мэдди покусала губу. Ледо можно обмануть, и он подумает, что она девственница. Ее домовладелица и лучшая подруга в Париже в каждый из своих трех браков вступала девственницей.

Шотландец сказал Мэдди, что овладеет ею сегодня же.

В этот момент она поняла, что он был прав.

— Очень хорошо.

— Очень хорошо что?

— Если ты хотел большего… — Она сразу почувствовала, что он стал сильнее пульсировать под ней.

— Ты… ты хочешь, чтобы я взял тебя, — отрывисто сказал он, но прозвучало это как вопрос.

— Да. Я хочу большего, чем было в нашем соглашении, — пробормотала Мэдди. — Я хочу тебя. — «Чтобы ты показал мне это… подарил мне эту ночь, открыл тайную сокровищницу».

— Что изменило твое отношение?

Она вздохнула:

— Мои мотивы тебе знать ни к чему, Шотландец. Тебе это нужно?

Он ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами:

— Совсем нет.

— Тогда… хм… в таком случае, не думаешь ли ты, что мы должны снять маски? — спросила Мэдди.

— Они добавляют ощущениям остроты, ты не находишь? — Он проскользнул кончиками пальцев под маску и провел по ее щеке.

Ее никак нельзя было назвать робкой, но это был ее первый настоящий физический контакт. А у нее самой были претензии к своей стройной фигуре, и она не была уверена, что будет достаточно желанной. Иначе говоря, у нее были маленькие груди. Маска могла бы скрыть горячий румянец, и это вполне устраивало Мэдди. Тем более что это должна была быть только одна ночь… единственная ночь тайны и желания. И на том конец.

— Да, полагаю, добавляют.

Но он не слушал, поскольку был занят тем, что обводил пальцами линию ее подбородка.

— Такой изящный, — рассеянно сказал он, по-видимому, даже не сознавая, что произнес это вслух. Мэдди каким-то образом поняла, что это было сказано не для обольщения. Он изучал ее, пытливо рассматривал.

— У меня никогда не было таких женщин, как ты. — Как я?

— Такая хрупкая. — Он обвел пальцем ее ушко, отчего ее бросило в дрожь. — Даже страшновато до тебя дотрагиваться.

— О, не говори так.

— Ничего, все в порядке. Ничто не сможет помешать мне взять тебя. — Он повел пальцы вниз по плечу над ключицей, затем скользнул ниже, и дыхание Мэдди тревожно участилось, грудь резко вздымалась и опускалась от его прикосновений. Затем он добрался до края тесного лифа, и его пальцы скользнули внутрь. Пальцы медленно продвигались все глубже и глубже… пока подушечка указательного пальца не нащупала ее пульсирующий сосок.

— О, мой Бог, — простонала она, вцепившись руками в его шею.

— Хрупкая… и чувственная. — Он медленно катал между пальцами набухший сосок. — Тебе нравится так?

Она кивнула. Глаза у нее были прикрыты, а веки подрагивали.

Когда он отнял руку, она чуть не издала вопль протеста, но успокоилась, увидев, что он предпринимает попытку расшнуровать ее лиф. Шнуровка, правда, была тонкой, и она сама с трудом справлялась с ней. Провозившись, некоторое время, он разочарованно чертыхнулся и сунул свои большие пальцы под ткань.

Поняв, что он сейчас порвет лиф, Мэдди открыла рот, чтобы выплеснуть свою злость — ведь она залезла в долги, чтобы купить это платье, — но он отпустил ее. Сосредоточенно, с нахмуренным видом он поправил лиф и снова обнял ее.

Она как-то сразу смягчилась.

— Позволь мне, Шотландец, — сказала она, убирая его руки и сопровождая это поцелуем в каждую ладонь.

Несколько раз за вечер она замечала, как он колебался и отстранялся на секунду-другую, как будто брал тайм-аут для обдумывания. Так же поступил и сейчас. Ее начали одолевать сомнения: может быть, она неправильно себя ведет — ведь это была ее первая любовная встреча, — или же то, что происходит между ними, совершенно не похоже на то, к чему он привык? Она склонна была отдать предпочтение второму объяснению.

Когда ей удалось справиться со шнурками, он распахнул ее платье до пояса. Она нервно сглотнула, когда он не спеша, стягивал чашки корсета из газовой ткани, оголяя ее груди. «Темно. Он не может видеть меня…» Когда ее груди окатила ласковая волна холодного воздуха, она заставила себя не отворачивать лицо и не прикрывать груди руками.

Он прошипел что-то на незнакомом ей языке — возможно, на гэльском.

— Что ты сказал? — нервно спросила Мэдди.

— Я сказал, что собираюсь целовать эти груди всю ночь. — Он гладил оба соска кончиками пальцев и вглядывался в ее лицо, пытаясь определить реакцию. Она втягивала воздух и чувствовала, что под его взглядом соски затвердели еще больше.

Потом он накрыл ее груди горячими шершавыми ладонями.

— Мягче не могло быть. — Его ладони полностью накрыли ее маленькие грудки. Он осторожно мял их, и у нее стало горячо и мокро между ног.

Как только она могла жить без этого?

Когда он отнял руки, чтобы стянуть с себя камзол, она невольно выгнулась вперед, вслед за руками. Он произвел скрежещущий звук, который был, надо полагать, смехом.

— Жадная девочка, — сказал он, но ей показалось, что он доволен. Затем он снова возложил руки на ее груди. — Тогда расстегни мою рубашку. — Наверное, он насмехался над ней, но ей было все равно. Желание затмевало все на свете.