Вернув лезвие в исходное состояние, я снял с себя своё новое снаряжение или обмундирование, называйте как хотите, и всё это связав в один узел, спустил на найденной в пещере верёвке со скалы. Затем привязал конец верёвки к одному из выступов, и используя её как страховку, более-менее споро спустился вниз. Здесь я одел на себя кольчугу и холщовое платье, перекинул торбу через плечо и, как профессиональный скиталец, опираясь на посох, поспешил в обратный путь, тем более, что очень хотелось поесть.

Как я ни старался поспешать, в деревню вернулся уже за полночь. К моему искреннему удивлению в ней никто не спал. Оказывается Фома, обнаружив с утра моё непонятное исчезновение, забил тревогу, и народ всем гуртом ходил по окрестностям, выкрикивая меня. Напомню, эти люди считали меня странным и боялись что могу заблудиться или того хуже, поэтому, даже с наступлением темноты мои поиски ими не прекратились: с горящими факелами в руках бродили мужики звеньями, пугая лес своими громкими возгласами. Женщины и дети в томительном ожидании стояли у околицы.

Чудом не наткнувшись на поисковые команды, я вышел прямиком на них.

Увидев вышедшую из тьмы фигуру, в длинном платье, с капюшоном на голове, который я одел для пущей солидности, да с непростым посохом в руке, деревенские поначалу меня не признали, и на всякий случай шарахнулись в стороны – мало ли кого, по ночам носит. Но, разобрав, кто перед ними, радостные обступили меня с вопросами. Извинившись за причинённое беспокойство и сказав, что остальное они узнают завтра, я, шатаясь от усталости, отправился домой в сопровождении вернувшегося с мужиками из леса Фомы.

– Утро вечера мудренее будет! – несмотря на возбуждённый гомон, расходившихся людей, услышал я напоследок одобрительный шёпот. – Моя школа! Так держать!

С утра пораньше, хорошо подкрепившись, облачась в своё новое обмундирование и прихватив посох, я вышел из избы вместе с дедом Матвеем и Фомой. На улице, несмотря на ранний час, к этому времени собрался народ, гадавший меж собой о моём странном исчезновении и не менее странной перемене имиджа. Увидев меня, заинтригованный народ замолчал.

– Мир вашему дому! – поклонился я, приложив руку к сердцу.

– И тебе не болеть, Ковалёк! – ответил за всех деревенский староста Ерофей Лукич. – Чаво, это ты вчерась народ взбудоражил, покой наш нарушил своим поведением?

Не вдаваясь в подробности, я рассказал о том, что слышал «чудный глас» свыше, который указал мне верный путь во благо людей. Говорил я красиво и правдоподобно. Жители деревни, услышав про открывшийся во мне дар общения со светлыми духами, коим, по сути, и являлся Эхнафаил, особо и не удивились.

– Что с него возмёшь?! – по простецки прикинул староста Ерофей. – Одно слово – юродивый, тут и дивиться не чему.

Поблагодарив их за участие в моей судьбе, я вынул из котомки мешок с золотыми самородками, раскрыл его и передал Матвею. Увидев содержимое мешка, народ ахнул, и до моего слуха долетел испуганный шепоток из толпы «неужто, грабанул кого?!»

– Не разбойным путём оно получено, – усмехнулся я. – Здесь только небольшая часть моего долга за ваше добро, – кивнул я на блестевший благородный металл, – Разделите по совести.

– Ты что творишь?! – раздался возмущённый голос «проснувшегося» ангела. – Ты, что наш первоначальный капитал разбазариваешь?! Так никаких средств не напасёшься! Ну-ка прекрати дурить, скажи, пошутил. Нам самим для важного дела злато понадобится.

– Не твоё дело, – прикрыв рот рукой незаметно прошептал я.

– Ну хоть половину оставь себе, – взмолился Эхнафаил. – Хоть четвертинку! Сам же потом жалеть будешь.

– Отстань, жадина! – буркнул я в ответ, на секунду отвернув лицо в сторону, и обратился к ошарашенным моим подарком людям. – Вы многому меня научили, а главное открыли мне смысл жизни.

– Вот как?! – искренне удивился Эхнафаил. – Интересно и в…

– … чём он? – одновременно с ангелом спросил староста.

– Этот смысл! – дополнил Эхнафаил. – Поделись!

– Трудно это выразить, – задумчиво ответил я. – Но если в двух словах, то – «рой другому не яму, а колодец, чтобы другим человекам полезно было, и тебе не икалось».

– Тьфу ты! – разочарованно фыркнул ангел, не сообразив, о чём это я, а Ерофей переглянувшись с сельчанами, молча покачал головой. Чего-чего, а заумных речей они от меня особо и не ожидали.

– Ну, честной народ, не поминайте лихом! – огляделся я на стоявших вокруг людей. – Пора мне и честь знать.

Обняв на прощанье Фому, да всплакнувшего Матвея, я помахал остальным рукой и, не оборачиваясь, пошёл по дороге, ведущей в сторону княжьего града Твердска. Как я просил, меня никто не провожал.

– Ох! Зря ты им золотишко отдал! Помяни моё слово, передерутся как пить дать! – предостерёг меня ангел в надежде, что я изменю своё решение с золотом.

– Не боись, бьюсь об заклад, не подерутся, – «утешил» я его, углубляясь в лес – Они намного мудрее, чем ты думаешь. Они сделают всё по уму да по совести.

– А нам от этого ни фига не легче, – продолжал настаивать Эхнафаил на своём – Вернись пока не поздно!

– Поздно! – сказал я как отрезал. – Да и примета дурная, возвращаться.

– Э-эх! – сокрушённо вздохнул ангел, по достоинству оценив мою упёртость. – Что мне с тобой делать?! Ой и намаюсь я с тобой, святоша! Кто бы мог подумать, устроил реалити-шоу…

Я ничего не стал отвечать и перебивать, дав возможность Эхнафаилу от души посокрушаться о потерянном добре. Его нытьё мне шагать не мешало, а даже и развлекало в дороге. Пока есть время, пусть попустословит, скоро нам будет не до шуток и прибауток. Ведь самое интересное только начинается.

ЭПИЗОД III. МЕСТЬ ЮРОДИВОГО

Дорога бежала чрез лес, который только-только начинал просыпаться – то там, то сям слышались редкие дятеловы перестуки и сорочья трескотня, остальные пичуги, просыпаясь и спеша присоединиться к ним, изо всех сил свиристели свои радостные трелья ясному солнышку. Постепенно свежее голубое утро сменялось жарким деньком. Ветер раскачивал нарядные зелёные кафтаны древесных исполинов. Травы и цветы на лесных полянах благоухали и пестрили радовавшим глаз многокрасием.

Время шло, а дорога всё вилась и вилась сквозь голутвины лесной чащобы, то скатываясь с пригорка, то вновь забираясь на укрытые зеленью холмы. От долгой ходьбы в далеко не лёгкой кольчуге я стал понемногу уставать. На очередной дорожной развязке, где сходилось три пути, Эхнафаил остановил меня:

– Устал, смотрю странник, – участливо прошептал он. – Сойди с дороги, сядь на пригорке да перекуси немного, далеко ещё топать.

Не заставляя себя уговаривать дважды, я свернул к одной из могучих елей и под её сенью принялся уплетать свой незамысловатый обед, состоявший из краюхи хлеба с хрустящей корочкой, печёной картошки с солью и ядрённого кваса.