Я протягиваю Энн руку и помогаю ей встать.

— Ты как, не ушиблась?

— Все в порядке, — отвечает она, глядя в пространство; похоже, это самое привычное для нее выражение.

Девушка, подставившая ей подножку, проходит мимо со словами:

— Тебе бы лучше быть поосторожнее.

Остальные обходят нас, бросая косые взгляды и хихикая.

— Изящество, обаяние, красота, — бормочет Фелисити.

Я подумала, как бы она выглядела, если бы кто-нибудь обстриг ей волосы, пока она спит. Похоже, первое посещение здешней церкви не добавило мне сострадательности.

Туман превратился в серый густой бульон, прилипающий к ногам. Внизу виднеются смутные очертания огромной школы, перерезанные узкими черточками света, сочащегося из окон. Но одно крыло остается темным. Я соображаю, что это то самое восточное крыло, разрушенное пожаром. Оно как будто свернулось в клубок и затихло под горгульями, торчащими на крыше. И ожидало. Чего — я не знаю.

Вдруг я ощущаю какое-то движение. Справа от себя. Черный плащ мелькает между деревьями и исчезает в тумане. Ноги у меня мгновенно становятся как ватные.

— Ты видела? — спрашиваю я дрожащим голосом.

— Видела что?

— Вон там. Пробежал кто-то в черном плаще.

— Нет. Это просто туман. Из-за него тебе показалось.

Но я знаю, что мне ничего не показалось. Я это видела. Кто-то ждал там, наблюдая за нами.

— Холодно очень, — говорит Энн. — Давай побыстрее пойдем, а?

Она прибавляет шагу, обогнав меня, и туман поглощает ее фигуру, оставив лишь размытое синее пятно, тень девушки, быстро превращающуюся в ничто.

За мной постоянно следят. Это ощущение не оставляет меня в течение всего долгого скучного ужина; нам подали баранину с картофелем, а потом пудинг. Но кто мог за мной наблюдать и зачем? То есть кто, кроме девушек школы Спенс, которые посматривают на меня и перешептываются, и умолкают только тогда, когда миссис Найтуинг делает выговор какой-нибудь ученице за то, что та неправильно держит вилку.

Когда ужин заканчивается, нам предоставляют свободное время, которое следует провести в большом холле. В эти часы мы можем делать что хотим — читать, смеяться, болтать друг с другом, просто сидеть где-нибудь в уголке. Большой холл действительно по-настоящему велик, просто огромен. Здесь имеется массивный камин. Шесть мраморных колонн, покрытых прекрасной резьбой, образуют круг в центре помещения. На них изображены мифические существа — крылатые феи и эльфы, нимфы и сатиры. Эти орнаменты выглядят странными, мягко говоря.

В одном конце холла устроились самые младшие девочки, они играют в куклы. Кое-кто взял книгу и погрузился в чтение, кто-то занялся вышивкой, другие предпочли посплетничать. В наилучшем углу Пиппа и Фелисити блистают в окружении нескольких «приближенных». Фелисити отделила часть пространства, превратив его в нечто вроде собственных феодальных владений, — этот ее уголок окружает ограда из экзотических шарфов и шалей, делая его похожим на шатер какого-нибудь шейха. Что уж она там говорит, не знаю, но остальные, похоже, внимают каждому слову. Понятия не имею, насколько это интересно, меня туда не пригласили. Да я бы и не сказала, что мне хотелось быть приглашенной. Во всяком случае, не слишком хотелось.

Энн Брэдшоу нигде не видно. Я не могу просто стоять посреди холла, как идиотка, поэтому нахожу спокойное местечко рядом с огнем и открываю дневник матери. Я не заглядывала в него уже с месяц или около того, но сегодня у меня как раз подходящее настроение для самоистязания. В неровном свете камина элегантные строки, написанные моей матерью, как будто танцуют на страницах. Удивительно, однако одного взгляда на слова, начертанные ею на бумаге, достаточно, чтобы к глазам подступили слезы. Очень многое постепенно стирается из памяти. Но я хочу сохранить все воспоминания. Я перелистываю страницы, пробегая глазами записи о визитах, посещении храмов, списки домашних дел и покупок, пока не добираюсь до последней записи:

Второе июня. Джемма снова сердится на меня. Ей отчаянно хочется уехать в Лондон. Ее желание непоколебимо, его не изменить, и я уже просто опустошена им. Что принесет с собой день ее рождения? Мучительно страшно ждать этого, мне отвратительна эта пытка.

Слова кое-где расплылись, как будто на них капали слезы. Как мне хочется вернуть все назад и изменить!

— Чем ты здесь занимаешься? — спрашивает Энн, нависая надо мной.

Я тыльной стороной ладони отираю влажные щеки, не поднимая головы.

— Ничем.

Энн садится рядом и вытаскивает из корзинки вязание.

— Я тоже люблю читать. Ты читала когда-нибудь «Несчастья Люси, описанные ею самой»?

— Нет. Вряд ли.

Я знаю, о книжках какого рода говорит Энн — это дешевые издания сентиментальных романов о всяких затюканных девицах, которые получали награду после разного рода приключений, умудрившись не потерять по дороге сладкую, добросердечную, мягкую женственность — такое, похоже, весьма высоко ценится в Англии. О девицах, которые никогда бы не заставили своих родных тревожиться и страдать. Девицах, совершенно не похожих на меня. Меня захлестывает горечь, которую просто невозможно сдержать.

— Ох, погоди-ка, — говорю я. — Это та история, где героиня — некая бедная, робкая девушка, попавшая в пансион благородных девиц, где ее все обижали за то, что она такая наивная и старательная? Она то ли читала книги слепым, то ли воспитывала хромого братца… или, кажется, читала слепому хромому братцу? А в конце выяснилось, что на самом деле она — герцогиня, или еще кто-то в этом роде, и она переезжает в Кент и живет, как королева. И все это только потому, что она принимала все удары судьбы с улыбкой и настоящим христианским смирением? Что за чепуха!

У меня перехватывает дыхание. Я вижу, что к моим словам прислушивается компания сплетниц. Они нервно хихикают, потрясенные моими дурными манерами.

— Но такое иногда случается, — мягко возражает Энн.

— Ну, если честно, — говорю я, коротко засмеявшись как бы в извинение резких слов, — ты сама знаешь хоть одну осиротевшую девицу, сумевшую мужественно пробиться сквозь мрачные обстоятельства и превратившуюся в герцогиню?

«Держи себя в руках, Джемма! Ты не должна плакать!»

В голосе Энн слышится решительность.

— Но такое может случиться! Почему же нет? Девушка-сирота, девушка, от которой никто не ожидает многого, такая, которую унижают в школе просто потому, что родные считают ее обузой, над которой смеются из-за того, что ей недостает изящества, обаяния и красоты… девушка, которая в один прекрасный день покажет им всем!

Энн смотрит на огонь, а ее пальцы яростно работают спицами, и те пощелкивают друг о друга, словно два острых зуба, зарывшихся в шерстяную пряжу. Я слишком поздно осознаю, что натворила. Я нанесла удар в самое сердце надежд Энн Брэдшоу, надежд на то, что она может превратиться в кого-то другого, в кого-то, чья жизнь не должна пройти в чужих домах в роли гувернантки деток богатых родителей, гувернантки, готовящей юных к прекрасной жизни и возможностям, которых сама она никогда не увидит.