– Видите ли, досточтимые, – продолжил Ирод, – также ходили слухи, будто иудеи ожидают появления нового царя, потомка Давида. Несомненно, вам об этом говорили ваши сирийские друзья. Однако это предположение столь же неверно, как и предыдущее. В наши дни совершенно невозможно восстановить Давидово колено, поскольку после Зоровавеля оно настолько смешалось с другими коленами, что практически исчезло. Во всей Палестине вы не найдете ни одного иудея, который мог бы с полным правом утверждать, что он истинный наследник Давидова трона.

Успокоившиеся царедворцы снисходительно заулыбались. Ирод посмотрел направо, потом налево и, подняв глаза, строго сказал:

– Подумайте сами, досточтимые! Ведь нам приходится учитывать непрестанные придворные интриги, и, если бы такой человек действительно существовал, мы бы обязательно о нем услышали. Как вы знаете, наследники царского трона не рождаются от порыва ветра. Они должны быть зачаты царями. А если бы такой царь существовал, вы бы отправились к нему, не так ли? Что касается других претендентов, мечтающих захватить трон обманом или силой… Они долго не проживут!

Парфяне уже свернули свои палимпсесты. Сейчас они напоминали уличных торговцев, которые в дурном расположении духа собирают нераспроданный товар в конце неудачного дня.

– Звезды ошиблись, – подвел итог Ирод. – Не правда ли, Тисимах?

– Ни небеса, ни ваше величество никогда не ошибаются, – возразил Тисимах. – Просто их знаки порой неверно истолковывают.

Глава парфян сделал знак распорядителю, а затем вручил ему подарки, предназначенные для в одно мгновение исчезнувшего царского наследника: ларец из кедра, инкрустированный слоновой костью и медными пластинами. В ларце лежали ладан, три сосуда с разными благовониями, китайский лук, нард, гвоздичное масло и шелковая подушечка с геммами… Грустная церемония передачи подарков прошла в молчании. Парфяне поклонились Ироду только тогда, когда распорядитель сложил подарки у ног царя. Ирод отвесил ответный поклон. Верховные священнослужители удалились. Придворные оживились. Вот уж эти парфяне!

В тот же год, сразу же после полудня ветряного дня месяца нисана[5]какой-то старик постучал в дверь единственной в Вифлееме повитухи, когда та еще не успела доесть свой завтрак.

– Я сейчас же буду готова, – машинально сказала повитуха, открыв дверь.

Повитуха не удосужилась окинуть посетителя даже беглым взглядом. Она оставила дверь открытой, словно не боялась пронзительного ветра, и побежала в комнату, чтобы взять накидку. И только когда повитуха вернулась, она обратила внимание на возраст посетителя.

– Что происходит? – спросила она с горечью. – Неужели в наши дни мужья стали настолько беспомощными, что не осмеливаются в холод выйти на улицу, чтобы позвать повитуху?

Она захлопнула дверь и продолжила:

– Где ваша дочь? Скажите, вы из Вифлеема? Не помню, чтобы я вас видела, хотя та, кто произвела вас на свет, должно быть, умерла много лет назад.

– Я живу не в Вифлееме, но я здесь родился, – ответил старик. – Моего отца звали Иаков. Он потомок Давидова колена. А меня зовут Иосиф. Я священник в Иерусалиме. Что касается женщины, то она мне не дочь, а жена по Закону.

Старая женщина резко остановилась и внимательно посмотрела на Иосифа. Восемьдесят, возможно, семьдесят пять лет. Она уже открыла рот, но, спохватившись, закрыла его.

– Куда мы направляемся? – спросила она несколько минут спустя.

– В хлев на окраине города, – ответил Иосиф.

– Идемте, – сказала повитуха, нахмурив брови. – Вы священник, а ваша жена рожает в хлеву?

– В трактире нет мест, – объяснил Иосиф. – Идем, женщина, у нас нет времени для пустых разговоров. Следуй за мной.

Они ускорили шаг и быстро добрались до мызы, действительно расположенной на самой окраине города. Около мызы стоял хлев, а в нем находились осел, вол и совсем юная женщина, скорее девочка, которой вряд ли было больше шестнадцати лет, – возраст, необходимый для вступления в брак. Она лежала на соломе около двери.

– Я хочу пить, – прошептала она.

– Принесите ей попить, а для меня захватите сосуд с теплой водой, – распорядилась повитуха.

Прежде чем отправиться за повитухой, старик попросил мызника, чтобы тот согрел воду. Когда Иосиф пришел за водой, она уже кипела. Он шел к хлеву, держа в одной руке кувшин с узким горлом, а в другой – большую глиняную чашу. У порога он остановился и стиснул зубы. Из хлева раздавались громкие возгласы повитухи, перемежавшиеся с обращениями к Господу и различными заклинаниями. Иосиф прислушался. Нет, клялась повитуха, она никогда прежде ничего подобного не видела, она никогда не думала, что увидит нечто подобное… Она одна производила столько шума, что можно было подумать, будто в хлеву собралась целая толпа. Иосиф распахнул дверь и взглянул помутневшими от старости глазами на повитуху.

– Мужчина! – закричала повитуха. – Эта девочка непорочна!

Несмотря на волнение, повитуха стояла неподвижно, она едва взглянула на Иосифа, усталого старика с растрепанными порывами ветра волосами, глубокими морщинами у уголков губ, ставших еще глубже из-за горьких дум.

– Я знаю, – сказал старик, ставя глиняную чашу на утрамбованный земляной пол и наклонившись, чтобы отдать кувшин с узким горлом жене. – Я знаю, у меня не было с ней близости.

Он сгорбился от возраста и печалей. Повитуха хотела что-то ответить, но тут молодая женщина горестно вздохнула.

– Я попросил вас помочь ребенку появиться на свет. Так сделайте это!

Он кипел от негодования. Чтобы человек его возраста и достоинства позволил растоптать свою гордость, сообщив повитухе, что не он отец ребенка своей жены! Старик сжался, низко опустив голову. Он смотрел, как кружатся соломинки, поднятые с земли ветром.

– Что происходит, равви? – вполголоса спросила повитуха. – Затем ты меня впутываешь в дело, где не обошлось без колдовства?

Колдовство! Да, у повитухи были серьезные причины подозревать его в колдовстве. Просвещенным людям тоже приходили на ум проделки демонов, когда они пытались объяснить загадочную беременность Марии. Мария застонала, затем издала приглушенный крик. Нельзя было терять ни минуты. Она должна была вот-вот родить.

– Если здесь есть хоть капля колдовства, со мной все будет кончено, – сказала повитуха. – Мне больше никогда не разрешат даже прикоснуться к беременной женщине.

Она хотела, чтобы Иосиф заверил ее, что в этом нет колдовства. У него была близость с Марией, но ее гимен оказался очень упругим, однако недостаточно упругим, чтобы…

– Говорю же вам, женщина, даю слово священника: здесь нет никакого колдовства.

Мария снова застонала, причем так громко, что осел поднял голову и навострил уши.

– А теперь помогите ребенку появиться на свет, иначе вы будете обвинены в детоубийстве, – резко произнес Иосиф.