Несколько дней назад за ужином снова возник этот вопрос.

– Не обманывайте себя, доктор Стюарт. Вам может нравиться эта страна, и вы ей можете нравиться, но она никогда не станет вашим домом. И глупо быть сентиментальным, – заявила Манон.

– Я совершенно не сентиментален, – ответил я. – Вы забываете, что ваш и мой опыт несколько различны, в первую очередь потому, что вы женщина.

– Эта деревня отнюдь не рай земной, доктор Стюарт. Вы считаете, вас приняли здесь? Non! Вы всегда будете неверным в этой стране, иностранцем и приверженцем другой религии! Для турок вы останетесь таковым навсегда!

– Мои дети не знают другой родины, кроме этой! – запротестовал я. – А как же они? Вы считаете, что Америка их родина? Страна, которую они никогда не видели?

– Для детей миссионеров это правило не вполне применимо. Вам не понравится эта мысль, но ваши дети не будут чувствовать себя своими ни здесь, ни в Америке. Pas de problème[10], они еще слишком малы. Они приспособятся. Но вы, доктор Стюарт, должны быть аккуратнее.

Я сказал ей, что, очевидно, отношение турок к женщинам сделало Манон несколько предубежденной, и тогда дама решила сменить тактику.

– Для Джейн Кент деревня стала домом, – заявила она, глядя на меня поверх бокала.

– Да, и тем не менее она не осталась здесь. А мы, напротив, не собираемся никуда уезжать.

– Джейн и Пол были любовниками. Вы знаете об этом?

Хетти сказала, что мы догадывались. Манон решила посвятить нас во все страстные, а то и душераздирающие подробности этого романа.

– Так что, Джейн уехала, потому что об их романе стало известно? – спросил я.

– Известно? Нет, на Джейн напали, ее сильно избили и еще… нанесли ужасное оскорбление.

Я был сильно шокирован. Шокирующим была не только сама история, но и полные слез глаза моей всегда такой флегматичной медсестры.

– Джейн никого не хотела видеть. Ни меня, ни друзей. С Полом встретилась раз или два…

– Бедный Пол! – вздохнула Хетти и посмотрела на улицу через окно столовой, будто он стоял там возле смоковницы. – И бедная Джейн! Но вы говорите, что тот мужчина напал на нее, потому что знал про их роман?

– Конечно нет! Он просто был злым! Un criminel![11]В этой стране, чтобы доказать, что совершено преступление, необходимы два свидетеля – двое мужчин. А свидетелей не было! Alors, le crime n’existe pas![12]

Я вспомнил тот тоскливый взгляд Пола, когда мы открывали больницу. А может, это была не тоска по моей жене, а оплакивание другой женщины?

Парзик стояла в лесу, спрятавшись за деревьями, и поджидала Ануш.

– Я здесь!

– А я как раз шла к тебе, – сказала Ануш. – Все только и говорят о девичнике!

Парзик улыбнулась:

– Жаль, что это нельзя повторить! Но, по крайней мере, платье готово!

– Хорошо, что твоя мать разрешила Хават подшивать подол.

– Мне пришлось доделывать за нее.

– Хават была счастлива.

Парзик взяла ее под руку, и они пошли по тропинке, вьющейся между деревьями.

– Уже через неделю я буду невестой!

– Мне придется называть тебя госпожа Акинян!

– Да уж, пожалуйста! Это будет так странно! Скоро придет и твоя очередь, Ануш. Вот посмотришь, это обязательно случится! Нужно только найти правильного парня.

– Я не собираюсь выходить замуж, Парзик.

– Нет, собираешься! Должен же найтись в деревне тот, кто не против твоих странных привычек и сумасшедшей матери. – Девушка улыбнулась: – Кто-то такой же странный. О, знаю! Хусик!

Ануш отпустила руку Парзик и отстранилась.

– Я пошутила, ну ты же знаешь, я просто пошутила!

Парзик снова взяла Ануш под руку, и они пошли дальше.

– Тебе нужно будет прийти ко мне пораньше. Ты и Саси, вы же придете раньше?

– Ты же знаешь, что придем.

– Даже раньше, чем я проснусь? Пообещай, Ануш.

– Обещаю.

– Чтобы Вардан не застал меня спящей.

Парзик пыталась улыбнуться, но в ее глазах стояли слезы.

– Я не хочу покидать родной дом, Ануш! Придется от столького отказаться! Мама храбрится, но я знаю, она будет еще сильнее скучать по отцу и братьям. Особенно по Степану. Когда он присоединился к остальным, это разбило ее сердце. Ничего не известно об их судьбе, и это убивает ее. Может, мне стоит остаться?

– Откуда такие мысли?

– Все мне кажется неправильным, Ануш. Мне становится страшно, когда думаю о свадьбе.

– Не думай так много, Птичка! Ты любишь Вардана, и он нравится твоей маме. Она же хочет, чтобы ты вышла замуж?

Парзик кивнула.

– Это нормально, что тебе страшно. Все боятся. Все девушки плачут, покидая дом. Ни одна свадьба не обходится без слез…

– Знаю, но мне снятся кошмары. – Парзик утерла рукой глаза. – Папа всегда пел, когда мне снились плохие сны. У него был красивый голос, помнишь? Жаль, что его нет рядом! И жаль, что братьев тоже нет!

Ануш вспомнилась выцветшая свадебная карточка и отец, которого она знала лишь по фотографии.

– Послушай, Парзик, у тебя будет прекрасная свадьба. Ты переживаешь, потому что невесты всегда нервничают. Кто захочет смотреть на некрасивую невесту, похожую на обезьянку?

– Или скорее на птицу с большим клювом!

Девочки засмеялись.

– Тогда увидимся утром?

– Да! – отозвалась Ануш и попрощалась с подругой.

Парзик кивнула и пошла обратно в деревню.

Мушар Трапезунд 9 апреля 1915 года

Я пропустил день рождения Томаса, и мальчик не разговаривает со мной. Будучи старшим из пятерых детей, он иногда ведет себя как самый младший. Хетти всегда чересчур баловала его.

Она говорит, что он очень чувствительный и ему нужно чуть больше участия. Я отвечаю ей, что местным детям такая роскошь недоступна, но она меня не слушает. Роберт и Милли – крепкие ребятишки, хотя Роберт последнее время становится необузданным.

Он вместе со старшим братом возвращается в Америку уже осенью, чтобы завершить свое образование. Для них это будет нечто шокирующее. Бабушка Финклатер не потерпит от мальчиков никакой чувствительности, а тем более эксцентричности.