Его палец обвел унылую впадину, испещренную названиями, наводящими на мысль о грязи, крушениях и серости.

– Когда это было? – спросил я.

– Девятого числа этого месяца.

– Ого, это же всего за две недели до того, как ты телеграфировал мне! Быстро же дошел ты до Фленсбурга. Но подожди, нам понадобится другая карта. Вот эта следующая?

– Да, но особой нужды в ней нет. Я продвинулся на восток еще совсем немного, до Нордерней, если быть точным, то есть третьего немецкого острова, а потом решил идти прямиком на Балтику. Мне всегда хотелось пройти тем же маршрутом, что и Найт на «Фолконе»[20]. Поэтому я совершил переход до реки Эйдер – вот тут, на побережье Западного Шлезвига, через реку и канал добрался до Киля на Балтийском море, потом рванул на север, до Фленсбурга. До твоего приезда я провел тут неделю. Вот и все. А теперь давай укладываться. Завтра нас ждет отменное плавание! – закончил Дэвис с несколько напускным оживлением и резко скатал карту.

Холодок, с которым отнесся он к идее поведать о своем круизе, чуть отступил при виде энтузиазма к середине повести, но резко дал о себе знать в столь скомканном завершении. Я не сомневался, что за этим кроется нечто большее, чем простое нежелание травить байки в «мужественно-коринфийском» стиле[21], который так не идет яхтсмену-любителю. И мне подумалось, что я знаю причину. Его переход от Фризских островов до Балтики оказался дурацкой авантюрой, насыщенной опасными происшествиями, о которых мой спутник предпочитал не упоминать. Быть может, он стыдился своего безрассудства или не хотел пугать меня, неопытного новичка, не влюбившегося еще в образ жизни на «Дульчибелле». Как вежливость, так и интересы побуждали Дэвиса подбадривать меня и укреплять уверенность. Придя к такому умозаключению, я ощутил к приятелю еще более сильную симпатию, но не мог устоять перед искушением поупираться еще немного.

– Я ведь полдня проспал, да и, сказать по правде, меня страшит идея отправляться в постель – это ведь целая эпопея. Послушай, ты проскочил через последнюю часть рассказа, как курьерский поезд. Этот переход с побережья Шлезвига через реку Эйдер – так вроде? – был, наверное, долгим?

– Ну, как тебе сказать? Миль семьдесят по прямой линии. – Голос Дэвиса доносился приглушенно – он наклонился, сметая с пола упавший пепел.

– По прямой? – переспросил я. – Значит, ты останавливался где-то?

– Один раз бросал якорь на ночь. Ха, это пустяковое расстояние при попутном ветре. Проклятие, совсем забыл законопатить шов над твоей койкой, а того гляди, дождь пойдет. Я все сделаю, а ты ложись спать.

Он исчез. Любопытство мое окончательно погасло при упоминании о щели – мысль о крупных каплях, с безжалостностью и неотвратимостью судьбы падающих на лоб, словно в камере пыток инквизиции, была достаточно пугающей, чтобы полностью вернуть меня к заботам дня насущного. Поэтому я полез на свое спальное место и обнаружил, что существенно поднаторел в этом упражнении, хотя и не набрал еще формы опытного акробата. Стук молотка прекратился, и едва успел я втиснуться на полку – то есть улечься на койке, хотел я сказать, – как появился Дэвис.

– Ну как, понравилось тебе тут? – спросил он, устроившись на своем месте и погасив свет.

– Если здесь много мест, столь же прекрасных, как те, которые мы видели сегодня, то, наверное, да. Но мне хотелось бы приставать время от времени к берегу и совершать прогулки. Конечно, тут многое зависит от погоды, как понимаю. Надеюсь, этот дождь (капли уже начали стучать по палубе) не означает, что лету пришел конец?

– А, плыть он не мешает, если, разумеется, не разойдется совсем, – отозвался мой приятель. – Тут полно укромных вод. Погода вскоре должна перемениться, зато утки прилетят. Чем холоднее и ненастнее, тем лучше для них.

Я как-то позабыл про уток и холод и, представив себе «Дульчибеллу» в качестве стрелковой платформы, подверженной всем ветрам, почувствовал, что симпатия моя к яхте, несколько выросшая за последнее время, стремительно пошла на убыль.

– Стрелять мне нравится, – сказал я. – Но яхтсмен из меня, боюсь, только для хорошей погоды. Я предпочел бы солнышко и красивые ландшафты.

– Ландшафты? – задумчиво переспросил Дэвис. – Знаешь, ты, быть может, сочтешь меня чудаком, но что, если я предложу тебе круиз у тех далеких Фризских островов? Что скажешь?

– Вряд ли это придется мне по вкусу! – не задумываясь и не смущаясь, отрезал я. – А на Балтике тебе разве не нравится? Судя по твоим же словам, контраст не в пользу Фризов. Ты там хоть одну другую яхту видел?

– Одну видел, – последовал ответ. – Спокойной ночи!

– Спокойной!

Ничто не нарушило моего покоя той ночью – таковы приспособляемость юности и сила природы. Иногда до меня смутно долетали грохот дождя и завывания ветра, сопровождаемые рывками крохотного корпуса, а один раз мне показалось даже, что я вижу в мерцании свечи призрак Дэвиса. Облаченная в пижаму и высокие сапоги фигура разрослась в эффекте волшебного фонаря до гигантских размеров. Привидение вскарабкалось по трапу и исчезло, и передо мной замелькали другие сны.

Оглушительный рев, похожий на голос пятидесяти тромбонов, рывком привел меня в чувство. Музыкант, взъерошенный и улыбающийся, стоял рядом с койкой и с явно преступным намерением подносил к губам туманный горн[22].

– Так заведено у нас на «Дульчибелле» – заявил он, когда я приподнялся на локте. – Надеюсь, я не сильно тебя напугал?

– Нет, лучше уж mattinata[23], чем ледяной душ, – отозвался я, припомнив вчерашнее утро.

– Прекрасный день и чудесный ветер! – объявил мой друг.

Этим утром я чувствовал себя куда живее, чем в тот же час накануне. Члены снова повиновались мне, голова была ясной. Даже пронизывающий ветер не в силах оказался испортить наслаждение, когда я доплыл до соблазнительной полоски чистейшего песка и, погрузив в него жадные пальцы, стал любоваться прозрачно-голубым небом той волшебной, ангельской чистоты, которую в совершенстве можно узреть только в глубине льда. Взгляд снова взбежал наверх, к солнцу, ветру, шепоту листьев на берегу, потом опустился вниз, к неуклюжему якорю, одна из ржавых лап которого вонзалась в нежную плоть песчаной банки, делая совершенно бесплодными все попытки «Дульчибеллы» оторвать его от добычи. Потом плыву назад, следуя цепи, словно ржавой путеводной нити между небом и землей, к кокетливому носику нашей красавицы. И вот уже спешу к завтраку с аппетитом, который не в силах испортить даже консервированное молоко и изрядно зачерствевший хлеб. Часом позже мы принарядили «Дульчибеллу» для дороги и устремились в серую бездну, открывавшуюся нашим глазам вчера. Теперь она представляла собой величественное пространство покрытой рябью синей воды, обрамленное полукружием далеких холмов, каждая линия которых четко просматривалась в промытом дождем воздухе.