– А тебе он помог?

– Еще бы. Я теперь только к нему и обращаюсь. Благодаря ему я и нашла это покрывало. Сейчас тебе покажу. Где же оно?

Она принялась заглядывать во все ящики. Потом стала рыться в комоде и бельевом шкафу. Наконец взялась за буфет.

– Вот чертово покрывало. Все из-за недостатка места. Куда же я его засунула?

И в этот миг с верхней полки на пол свалился сверток веревочно-серого цвета.

– Вот видишь? Это святой Антоний.

– Действительно красивое. Тот, кто делал его, наверное, потратил года два.

– Год и три месяца, по четыре часа каждый день. У старушки ушло больше семи килограммов бечевки.

– Откуда ты знаешь? От нее самой?

– Нет, от ее младшей сестры. Сейчас я тебе все расскажу. У старушки умер муж. От инфаркта, как мой Антоний. Не странное ли совпадение?

– Бабушка, в Польше большинство людей умирают от инфаркта или инсульта.

– Слушай дальше. Он умер, а она не могла с этим смириться. Но хуже всего то, что она не могла плакать. Через неделю после похорон она дала себе обет, что выразит свое горе с помощью покрывала. Каждый цветочек, каждый кружочек – это одна слезинка. Ежедневно одиннадцать слезинок. Она закончила покрывало и через месяц умерла.

– А почему ее сестра продала его?

– Да потому что она такая же, как ваша мать. Стол, кровать, два стула и никаких сувениров. Как на космическом корабле. Правда, она объясняла тем, что не хочет смотреть на покрывало, потому что вместо бечевочных цветков макраме видит пять тысяч шестнадцать слезинок своей сестры, но кто ее проверит?

– Много взяла?

– Всего сто злотых. «Я не могу зарабатывать на горе сестры», – объяснила она, но я добавила еще сорок на мессу за упокой души. Понимаешь, чтобы она меня не пугала.

– И как?

– Тихо. Думаю, что без Антония Фернандо тут тоже не обошлось. Я просила его поддержать меня, и, видимо, он объяснил ей, что покрывало попало в хорошие руки. Старушка видит с неба, что кто-то оценил ее работу. А знаешь, что мне еще рассказала ее сестра?

– Ну?

Я взялась за сахарницу. Пока бабушка говорила, я надраила латунный подсвечник и шесть десертных ложечек.

– Цитирую: «Пани дорогая! Да если бы ее муженек был хотя бы порядочным человеком. Где там! Субботы не проходило, чтоб он не напился. Вы скажете: «А какой мужик нынче не пьет?» Но он нажирался, как свинья. Полпенсии у него уходило на водку, а вторая на соленые огурцы и кислое молоко с похмелья. Утром он припирался и еще скандал устраивал. Орал, что живет с неумехой, у которой обе руки левые». Когда она мне это рассказывала, у нее даже красные пятна по всему лицу пошли. А потом она бросила: «Сейчас я как посмотрю на это покрывало, на каждый цветочек, и как подумаю, что это траур по пьянчуге, который и свечки бы за мою Марысю не поставил, так мне сразу хочется схватить нож и разрезать его на кусочки».

– Счастье, что она решила его продать. – Я как раз полировала медную корзиночку для яиц. – Но в то же время поразительно, что такие красивые вещи создают в честь какого-то негодяя.

– Ну да, – задумчиво промолвила бабушка, – памятники, изваяния, дворцы. А потом приходит другой негодяй и объявляет, что предшественник этого недостоин, поэтому все нужно разрушить, снести, стереть с лица земли. Глупость. А все потому, что люди не умеют правильно смотреть на произведение.

– А как, по-твоему, нужно?

– Не надо обращать внимание на то, в чью это честь. Ну что такое покрывало говорит о том пьянице? Что он был добрый? Красивый? Умный?

– Да, пожалуй… – я засомневалась, – пожалуй, ничего не говорит.

– Вот именно. Говорит только об авторе, о Марысе. Что для нее этот пьянчуга был смыслом всей ее жизни.

– Интересно, стану ли я смыслом чьей-нибудь жизни? – размечталась я, вытирая пыль с очередной рамки.

– Ты должна найти свою Марысю.

– Как это просто, – бросила я, не скрывая иронии.

– Достаточно обратиться к Антонию. Он там, на Небе, только и ждет, чтоб ему дали какое-нибудь задание. Но спустимся на землю. Малинка, что ты будешь есть?

– По правде сказать, у меня нет аппетита. – Когда в последний раз мне случалось произнести, что у меня нет аппетита? Сто лет назад? В предыдущей жизни?

– Наверно, это невроз. Пей шведский травяной бальзам. Помогает от всего.

В этом вся бабушка. Три месяца назад она восхищалась мелисаной. Каждый получил под елкой по большой бутылке.

– А от чего конкретно?

– От всего. От невроза, от депрессии, от отравления и простуды. А я вот мажу себе в ухе и лучше слышу.

– Может, это святой Антоний?

– Нет, шведский бальзам. Святому Антонию я даю совсем другие задания.

– А как насчет святого Иуды? – Полгода назад бабушка его усиленно всем рекомендовала. На все случаи жизни.

– Он не такой эффективный. Пока что я отказалась от его услуг.

– Провалил что-нибудь?

– Нет, нет. Просто я нашла лучшего. И тебе тоже, Малинка, рекомендую… Слушай, мне не нравится, как нервно ты вытираешь пыль.

Мы поболтали еще часок, а потом я побежала на станцию.

* * *

На четвертый день я встала на весы. Шести килограммов как не бывало!

– И шестью годами больше, – язвительно бросила Эва. – Ты посмотри на свое лицо. У тебя глаза бегают, как у хамелеона.

– Ты просто мне завидуешь, что я вмещаюсь в «эску», – отрезала я, наклоняясь перед зеркалом и застегивая молнию на джинсах, которые носила еще в школе. – Маленькое esss, то есть sophisticated, sexy[5]и…

– … stupid[6]. Ты под действием таблеток, так что я тебя прощаю. Можешь не извиняться.

– И не буду. Зато могу вскопать тебе огород. Для примирения.

Днем я пошла на прием к Губке. На сей раз мне не пришлось ничего напоминать. О чудо, он сразу меня узнал.

– Малинка!

Мой вид так подействовал на него, что он схватился за сердце.

– Здравствуйте, я пришла за очередной порцией таблеток. У вас, наверно, что-нибудь еще осталось.

– Нет ни одной таблетки.

– Ну ничего, можно выписать рецепт.

– Да нет. – Губка озабоченно потер подбородок. – Не то я тебе лекарство дал, Малина. Я говорил, что у меня есть несколько таблеток от представителя фирмы «Черный Тигр»? Он принес это лекарство около года назад. Таблетки спокойно лежали у меня в ящике. А третьего дня я читаю, что «Черный Тигр» объявил о банкротстве. Открылось, что они жутко химичили, составляя лекарства.