Шаблина я нашла в жилом поселке, где вовсю уже трудилась тяжелая строительная техника – бульдозеры с огромными ножами, за один заход сдвигающими обломки сразу всего здания. Поселок уже был практически расчищен от обломков домов и прочего мусора. Под ногами хлюпала водой глинистая, напитанная и океанской и дождевой водой почва, кругом валялись обломки камней – от небольших, размером с кулак, до солидных глыб величиной с автомашину.

Фима снимал на пленку экскаватор, уже копающий фундамент под новое здание консервного завода, который, как выяснилось, решили восстановить в кратчайшие сроки. Я удивилась, увидев около котлована наших спасателей из Владивостока. На мой вопрос, почему они здесь, ведь Чугунков приказал снять спасателей с восстановительных работ, их старший, средних лет мужчина, кутавшийся в штормовку под моросящим нудным дождем, сплюнул в заполняющийся следом за ковшом экскаватора водой котлован и заворчал раздраженно:

– У него семь пятниц на неделе, у твоего Чугункова. Мы по лесу полазили на горе часа четыре, а потом – всех срочно сюда, на восстановление рыбного завода. А я строителем не нанимался работать! В гробу я это видел – грязь тут месить под дождем, пусть вербуют сезонников, те и построят им все, что хочешь, хоть черта лысого!

Я оставила его у котлована и подошла к Фимке, который только что вылез из ковша экскаватора, куда забрался в поисках наиболее эффектной точки съемки.

– О! Наконец-то я тебя нашел! – нагло заявил Ефим, хватая сразу же меня за руку и таща куда-то в сторону от котлована.

Он впихнул меня в вездеход, стоящий неподалеку, и принялся сразу же тараторить, как сорока.

– Оленька, я все твои просьбы выполнил! – заявил он, слегка озадачив меня множественным числом слова «просьба», я его просила, насколько мне помнится, только об одном – связаться с геофизиками и выяснить у них все, что можно, о причинах цунами и возможности его прогнозирования.

– Ты представляешь, меня там чуть не арестовали! – продолжал Фимка. – Какой-то козел с майорскими погонами и генеральскими замашками. Столкнулся со мной около палатки геофизиков, они катер с «Витязя» ждали, и начал сразу орать – кто я, видите ли, такой, да что я тут делаю, да есть ли у меня допуск в пограничную зону? Хотел мою фотокамеру отобрать, представляешь? Я его чуть не убил на месте, спасибо ему вот, оттащил меня от этого дурака, а то бы я не знаю, что было…

Ефим показал рукой на молчаливого человека, зябко кутавшегося в штормовку, которого я в полумраке тусклого освещения вездехода сначала не заметила. К моему удивлению, им оказался тот самый очкарик, который докладывал на совещании, проводимом Чугунковым сразу после нашего прибытия на остров, и вызвал неудовольствие генерала своими чрезмерно научными речами. Он, как мне показалось, меня тоже узнал.

– Нашли своих японцев в океане? – спросил очкарик, протягивая мне руку. – Моя фамилия Финкельштейн. Самуил Моисеевич Финкельштейн, хотя чаще меня называют Семеном Михайловичем, как Буденного.

– Кого? – переспросила я.

Очкарик пожал плечами.

– Буденного, – ответил он недоуменно. – Был такой деятель… Я думал, его еще помнят.

– Ах, этот! – рассмеялась я. – Простите меня за такую реакцию! Я просто не сразу вас поняла. Дело в том, что нашего Министра тоже зовут Семен Михайлович, и это тоже кличка или прозвище, что ли… Настоящее имя у него сложнее и не очень удобное для произношения.

Я давно заметила, что, когда сообщаешь людям о том факте, о котором я сейчас сказала очкарику, они как-то просто машинально спрашивают: «А как же его зовут?» Но этот, к моему удивлению, такого вопроса не задал.

– Ефим сообщил мне, что вы интересуетесь процессами образования и распространения динамического возмущения в больших массах воды, – сказал вдруг он, слегка огорошив меня терминологией, сквозь которую я с трудом добралась до смысла того, что он хотел сказать.

«А Чугунков-то был, пожалуй, прав, – подумала я, – когда просил его разговаривать на обычном, общедоступном языке, а не читать лекции по своей геофизике».

– Вы не ошиблись, – ответила я ему тем не менее с живейшим интересом. – Именно я интересовалась этой информацией. Правда, для себя я сформулировала область моего интереса несколько проще, что ли… Я хотела бы выяснить поточнее причины цунами, обрушившегося на остров Шикотан, и возможность его раннего прогнозирования.

Пока мы говорили, Фимка крутил головой то на меня, то на него, потом тяжело вздохнул и заявил:

– Ну, третий, как говорится, лишний. Я надеюсь, вы и без меня тут прекрасно поворкуете, тем более на таком труднодоступном для меня языке. Я как-то привык в своих материалах попроще выражаться, чтобы понятно было абсолютно всем…

Вылезая из вездехода, он поманил меня пальцем и, когда я высунула голову наружу, сказал извиняющимся шепотом:

– Оля, я ни черта не понял, что он там мне объяснял! Потому и приволок с собой. Он знаешь кто? Сотрудник какой-то хитрой лаборатории во Владивостоке, они как раз прогнозами занимаются. Его сюда наблюдателем послали…

– Слушай, Фима, – перебила я его. – Кто это тебя арестовать хотел? Только давай без всякой пурги, я же понимаю, что это тебя очкарик у майора отбил, а не наоборот, как ты сказал…

– Да я – ничего… – пробормотал смущенный Ефим. – Я откуда знаю, кто это такой. Он мне документы не показывал. Рожа не русская какая-то – то ли казах, то ли киргиз, черт его знает!

«Рожа нерусская должна и фамилию иметь нерусскую, – подумала я, – например, Турсунов, майор ФСБ. Час от часу не легче. Он меня словно по пятам преследует. Или, наоборот, – опередить хочет. Вот бы Фима перетрусил, если бы узнал, что его чуть ФСБ не арестовала…»

– Ладно, – пожалела я его. – Наверняка придурок какой-нибудь на тебя наехал! Просто ты ему под руку попался. Ерунда все это. Я тебе могу подсказать кое-что, для материала в газету.

По Фимкиным глазам я увидела, что он тут же сделал охотничью стойку.

– Только что на заставу привезли одного из охотников, унесенных в океан. Его подобрал авианосец «Стремительный». Сейчас у врачей на заставе, они над ним колдуют. Говорить, правда, пока не может почему-то…

Последнюю фразу я договаривала в пустоту – Фимка уже бежал к ближайшей машине. Я усмехнулась и нырнула в вездеход.

– Извините, Семен Михайлович, – сказала я очкастому геофизику. – Я в вашем полном распоряжении.

– Знаете, – сказал он вдруг, – я не люблю двусмысленностей. Оттого, возможно, и выражаюсь так наукообразно, но это преследует цель, чтобы мои слова нельзя было истолковать иначе, чем в соответствии с тем смыслом, который я в них вкладываю.

Я чуть не покраснела, сообразив, на что он намекает. Мою последнюю фразу и в самом деле можно было истолковать по-другому. А какое для этого нужно иметь буйное воображение! Но вместо того чтобы покраснеть – разозлилась.

«Да он же просто по носу меня щелкнул! – возмутилась я. – Никакое у него не буйное воображение. Он роли между нами распределяет! Привык, наверное, что ему в рот смотрят там, у них, в лаборатории! Кстати, что это за лаборатория такая?»