– Государь! Петр Горский со товарищи нашлися. Из поруба тверского утекли!

– Где ж они?

– Зова твоего дожидаются.

– Ну‑ка.

Князь вышел из шатра. Новгородцы, уже одетые в чистую сряду, сожидая князя, весело переговаривались со сторожевыми дружинниками. Дмитрий обнял Горского, приветно улыбнулся товарищам его.

– Другой раз уж ты, Петро, от злой судьбы уходишь на службе моей!

– А пошлешь, государь, дак и опять уйду! Не взыщи: не справил дела твоего в Новгороде.

– То ведаю. И вины на тебе не держу. А со злыдней тех – Вельяминова да Некомата, даст бог, спрос учиним!

Дмитрий сурово сдвинул брови.

– Купчина тот Некомат побег нам сготовил, государь. Стражников своею рукою сгубил.

Князь недоверчиво покачал головой, усмехнулся:

– Хитер генуэзец! Чует, отколь ветер дует.

– Славен молодец из конца в конец, да все стыдобушкой! – вставил Бренко.

– А что ему стыд? У него навычка купецкая: жизнь висит на нитке, а мыслит о прибытке! – отмолвил Дмитрий. – А вот как братца моего двоюродного совесть не зазрит на Москву руку поднимать! Слышно, в Орде Вельяминов на тя, брате, паче иных изветы наводит?

Князь обернулся к Владимиру Серпуховскому. Тот насупился мрачно:

– Будет ужо и волку на холку! Измыслил выворотень клятый лжу, будто ищу яз великого княжения из‑под тя, брате. Прю меж нами учинить восхотел. Достать бы токмо гада ползучего!

– Не о том речь, где виновного сечь, а о том, где он. А переметчик поганый у Мамая за Доном. Поди, достань того волка! – сказал Бренко.

– Ан не гонкой волка бьют – уловкой, – вставил Горский.

– То обмыслим еще, – сказал Дмитрий, пристально взглянув на Петра, – а покуда Тверь впереди!

К Михайловой столице московское войско вышло к пабедью. Горский, обласканный князем и получивший под начало конную сотню, невзирая на владеющую еще телом тюремную истому, первым вымчал на пыльную улицу городского посада. Под заполошный набатный гул, летящий из крепости, вынесся он к воротам, в коих толклись, запирая их, оплошавшие ратники. Ринуть бы сейчас напролом, ворота удержать, и – кончено сраженье! Слыша, как за спиною нарастает слитный гул конских копыт, Горский подумал с мимолетною досадой: «Не поспеют».

А рука уж сама собою сорвала с пояса аркан, и, свистнув в воздухе, волосяное вервие оплело замешкавшегося воина. Не давая полоняннику опомниться, Горский рванул коня вбок, и тверич, плюхнувшись в пыль, поволокся, взметая ее, к посаду. Вовремя поворотился Петр, ибо ударили вдогон смельчаку опомнившиеся на стрельницах вражьи лучники. Да поторопились, видно, тверские ратники – один лишь кованый рожон хищно звякнул о наплечье и со смачным чмоком вошел в бревно посадской избы.

Отскакав подальше, Горский придержал коня, дал встать на ноги тверичу, на котором порты и рубаха изодрались в лохмотья. Таким и узрел его Дмитрий, с князьями и воеводами подъезжавший к посаду.

– Ох и лют же ты, кмете, до тверичей! – засмеялся он, оглядывая полонянника. – Зубами ты его, что ли, драл?

– В городе князь твой али сбег? – вопросил он ратника, утирающего рукою грязное лицо. Тот, бережения ради, рухнул на колени:

– Тута, батюшка государь, тута. И семейство княжье все тута.

– То и добро.

Князь повернулся к Бренку:

– Вели, Михайло Ондреич, посад разбирать да острог осадный строить.

Горский меж тем приглядывался к тверскому ратнику.

– Вельми голос твой мне знаком. Не ты ли ночью у княжого терема в стороже стоял?

– Яз, боярин, яз, – угодливо закивал полонянник.

– Ну а коли ты, – усмехнулся Горский, – не заставить ли тя голым задом ежиков бить, яко ты нам ныне вдогон сулился? Благо и порты спущать не надо!

– Не бери греха на душу, атаман! – вмешался стоявший обочь Заноза. – Чем бить‑то? Ты его и так по всему посаду колючки да щепки седалищем сбирать заставил!

Люб сердцу русскому перестук топоров. Работают древодели – знать, жить будем, знать, сгинули покуда мор, и глад, и пожары. Надолго ли – бог весть. Хоть день, да наш. И бьются радостно сердца в лад веселому перестуку топоров. А и не в радость тверичам добрая сноровка московских древоделей! Стучат плотницкие топоры круг осажденной столицы, будто остатние гвозди в гроб великого княжества Тверского заколачивают. Вот-вот перехватят Волгу наплавные мосты, чтобы уж и с заречной стороны никто крепости помочи не дал. А как тому помешать?

Разве что уследить да стрелами побить ратников, хлопотливо раскатывающих на бревна посадские избы. Попробуй‑ка! Только выцелит тверской лучник врага, глядь, а у самого уж в ребрах – тяжелая московская стрела. Если и щадят кого на стрельницах али на пряслах стен каленые жала, то не рукою Федосия Лаптя пущенные.

Без промаха бьет самострел, дождавшийся наконец хозяина. Благодари судьбу да трубача московского, тверской дружинник! Дрогнула рука у Федосия от нежданного трубного гласа, и свистнула стрела мимо облюбованного виска.

– Федосий! Хватит жонок тверских вдовить! – созвал друга Заноза от кровавой работы. – Наши новгородцы в помощь князю Дмитрию доспели.

– А ведет кто?

– Сам посадник Юрий Иванович. А с ним и наши ушкуйные воеводы, Осип Варфоломеевич да Василий Федорович. А уж дружьев-товарищей тамо без счету! Сразу и не спознаешь иных – больно рать велика!

А и впрямь великое войско снарядил на Тверь Господин Великий Новгород! Отмстить за кровь братьев своих, пролитую обильно тверичами под Торжком, собрались лихие вечники. Три года уж тому пораженью, а саднит тот разор в душах у новгородцев, будто незаживающая рана.

Потому и горячились на княжеском совете воеводы новгородские.

– Чего сиднем сидеть? На слом идти надоть! – басил дородный Осип Варфоломеевич.

– Ить рази это крепость! – задиристым кочетом подскакивал на лавке невеликий ростом, жилистый Василий Федорович. – Дрова и есть дрова, как ты их не забеливай. Подпалить прясла и стрельницы, и – наша Тверь!

– Такоже и тверичи с Торжком сдеяли. Пущай теперь сами красного петуха по городу ловят! – поддержал воевод новгородский посадник, с полуслова понимающий розмыслы ушкуйных атаманов, с коими немало хаживал и на близкую Волгу, и на далекую Югру.

– На приступ идти – ратников класть зазря! – возразил Владимир Серпуховской. – И своих, и тверских пожалеть следует. Русские, чать, не татары, не Литва. Измором возьмем Михаила!

Дмитрий одобрительно глянул на двоюродного брата. С радостью примечал он, что все чаще в пылком сердце Владимира воинская мудрость пересиливает безрассудную отвагу.