– Правое, огонь!..

Шрапнель, перелетев через неприятельские цепи, рванула посреди леса.

Он уменьшил прицел.

– Правое, огонь!..

Разрыв отнесло в сторону градусов на тридцать.

Неужели ошибка в такой ответственный момент? Не может быть: орудие село крепко в землю, изменить наводки уже нельзя!

– Огонь!..

Шрапнель накрыла задние ряды неприятеля в прежнем, верном направлении. Остальные лежащие цепи оказались в мертвом пространстве, в безопасности от огня 6-й батареи.

Но австрийцы так и не пошли в атаку.

Позже выяснилось, что многие из них просто не могли подняться. Вся опушка да и сам лес оказались полны трупами.

Среди русских тоже было немало потерь. Особенно ранеными: враг стрелял разрывными пулями – с крестообразным надрезом в головной части. Попадая в тело, они раскрывались, как цветок, и наносили ужасные увечья.

Британцы, придумавшие и применившие это «ноу-хау» в Англо-бурской войне, назвали пули «дум-дум» – по имени предместья Калькутты, где находился оружейный завод, первым наладивший их выпуск[22].

После боя начальник Южного сектора обложения крепости отправил через одного из пленных солдат письмо коменданту крепости генералу Кусманеку, в котором предупредил его, что если впредь хоть одного русского поразит такая пуля, то все взятые в плен австрийцы будут расстреливаться на месте. Угроза возымела действие!

35

Похоронив убитых и отправив в госпиталь раненых, русские солдаты принялись готовиться к новым боям.

Артиллеристы что-то исправляли в расчетах, чистили пушки и подвозили боеприпасы. Кавалеристы – драгуны, гусары, казаки – первым делом обиходили лошадей, ремонтировали сбрую, поправляли упряжь.

«Царица полей» пехота в основном была занята собой. Винтовками. Обмундированием.

Оренбуржцы обосновались неподалеку 6-й батареи капитана Веверна. После недавнего боя они стали относиться к «пушкарям» с еще большим уважением. Федулов привязал коня, подошел к наблюдателю Ивану Чухломину, которого знал лучше остальных, и почтительно похлопал по плечу:

– Здорово, братец!

– Здорово…

– Молодцы! Ей-богу, молодцы… Если бы не вы, они б нас всех здеся положили…

– Не все вам отличаться!

– Теперичя тебе точно крест на грудь прилепят.

– Лучше на грудь, чем на могилку…

– И то правда… Вот, скажи мне, ради чего все это? Ну, возьмем Перемышль…

– Перейдем Карпаты – и ударим сначала на Будапешт, а затем на Вену! После чего двинем дальше – на Берлин!

– Ладно! Ударим… Двинем… А что потом? Присоединим Германию с Австро-Венгрией к Рассее?

– А ты, Гриня, сильно не напрягайся по этому поводу… У начальства голова поболе будет. Вот возьмем Берлин и посмотрим, что с ним делать!

– Ну-да, ну-да…

Увлекшись разговором, приятели не заметили, что за ними со стороны пристально наблюдает уральский казак. Приглядевшись, Иван признал в нем Семена Зырянова, с которым недавно ходил в разведку.

– Здорово, братец! Чего ты стоишь, как неродной? Подходи, присоединяйся, так сказать, к беседе…

– А это кто с тобой?

– Старший урядник Федулов…

– Что-то мне его голос больно знаком… Уж не ты ль это, братец, намедни на чаек нас звал?

– Я!

– Давай знакомиться. Семен.

– Гриня.

– Назвался груздем – полезай в кузов!

– Тебе из фляги плеснуть аль из самовара?

– Самовара, братец, самовара…

– Бери коня – пехом шагать далече!

– Пошли ко мне в блиндаж, – ближе будет! – нашел выход Чухломин.

Сказано – сделано.

Они вышли на узкую тропку, ведущую под гору, и, следуя друг за другом, начали подниматься туда, где находился наблюдательный пункт русских артиллеристов. Навстречу им шел поджарый молодой человек.

Чухломин вытянулся в струнку, приложил руку к козырьку фуражки: «Здравия желаю, ваше благородие», – и отпрянул в сторону, освобождая путь. То же самое проделали его спутники.

– Здорово, братцы! – бодро ответил незнакомец и, не задерживаясь, «полетел» вниз.

– Кто это? – спросил Федулов.

– Его благородие Николай Александрович Тиличеев. Добрейшей души человек. Он даже жалованье себе не оставляет – раздает солдатам.

– Да ну! – удивился Григорий. – Я и не думал, что среди господ-офицеров есть такие порядочные люди!

– Есть! – подтвердил Зырянов. – Наш командир – полковник Бородин – на привале тоже человек! А в бою – зверь. Попробуй ослушаться или, не дай боже, прекословить, самолично на куски порубит…

– А впрочем, зачем они на войне, деньги-то? Ничего ценного на них не купишь. Ни дружбы, ни любви, ни здоровья, ни, тем более, жизни.

– А ты философ, брат! – восхищенно пробасил Семен.

36

После неудачной попытки прорвать блокаду среди осажденных резко возросло число дезертиров. В их числе оказывались главным образом русины, но попадались и лица других национальностей: сербы, поляки, румыны. Не было только мадьяр и австрийских немцев…

По вечерам русские солдаты, вполне доброжелательно относившиеся к перебежчикам, часто затевали такие разговоры:

– Ну, сейчас полезут… Они, как только оказываются в окопе, первым делом руку тянут, – здороваются, значить, а затем ждут хлеба. Видно, с провизией в крепости того, не густо… Дают им галеты, и то понемногу, да что толку с ихних галет? Супротив нашего ржаного сухаря – никуды!

О мадьярах перебежчики говорили с явным недоброжелательством, даже со злобой. Тех лучше кормили, лучше одевали и лучше с ними обращались. Кроме того, именно венгерские части в гарнизоне крепости исполняли обязанности жандармерии.

Однажды Веверн без всякого оружия, лишь с перекинутым через плечо биноклем, шел лесной дорожкой на свой наблюдательный пункт. Внезапно из лесной чащи перед ним выросли пять вооруженных винтовками солдат противника. От неожиданности капитан оторопел. Он был уверен, что оказался с глазу на глаз с австрийскими разведчиками, и не знал, что предпринять. По всей вероятности, его состояние сразу стало понятно австрийцам, потому что один из них поспешил сообщить:

– Извините, господин офицер, мы пришли сдаваться в плен.

– Как же вы прошли незамеченными через наши пехотные линии?

– Да тут есть много разных переходов. Вы их не знаете, а мы знаем.

После того случая артиллеристы перестали полагаться исключительно на выдвинутую вперед пехоту и усилили собственное охранение.