– Ну… – Аврора пожала плечами и, подперев подбородок, потрепала ажурную салфетку. – Как минимум ты не превратишься в миленький черный уголек.

– О чем ты?

– Закатай рукава, Одри.

Мои пальцы заледенели, когда я, сглотнув, аккуратно подвернула один рукав и принялась сдвигать его вверх. Я была уверена, что Аврора разыгрывает меня и я не увижу ничего особенного, только шелушение кожи от морозного воздуха, но сердце выдавало меня с потрохами. Бешено колотясь, оно доказывало, что в действительности я считала совсем иначе.

– Что со мной? – всхлипнула я, жадно хватая ртом воздух, когда увидела роспись черных прожилок, спускающуюся вниз от локтей.

Словно в моих венах тек деготь вместо крови: они выступали, зараженные тьмой, скопившейся внутри. Именно от нее кожа горела, будто от укусов. Я снова почесала руку – вены раздулись еще больше. Тьма в венах почти достигла запястья. Скоро ее будет не скрыть даже длинными рукавами свитера.

– Как давно ты чувствуешь зуд?

– Неделю… или две… Но еще вчера этого не было, – выдавила я едва слышно, судорожно растирая вены. – Я чем-то больна?!

– Можно сказать и так. Ты больна отрицанием, милая.

Она пододвинула ко мне свою чашку, где еще оставался лимонный чай, и я, не думая, выпила его, чтобы справиться с тремором и паническим удушьем.

– Нельзя пользоваться магией, которую не признаешь, иначе она начнет отравлять. У тебя еще есть время это исправить, но поспеши, иначе, когда тьма дойдет до пальцев, ее будет уже не убрать. Даже маскирующие чары не спасут. Так и останешься жить без возможности записаться на маникюр, – усмехнулась Аврора и стянула с руки замшевую перчатку.

Еще ни разу я не видела ее без них, и теперь мне стало ясно почему: от локтя до самых ногтей по руке Авроры шли такие же черные вены, какие начинали проступать у меня. Видя, в какие безобразные и обугленные обрубки они могут превратить мои пальцы, я содрогнулась.

– То-то же, – мрачно хмыкнула она, надевая перчатку обратно. – Я признала Шепот слишком поздно. Сама не думала, что удастся создать что-то настолько… сильное и своенравное. Какая Верховная, такие и ее заклинания. Но не бойся, это не смертельно! Всего-то надо признать, что ты немножко злая, – весело подмигнула Аврора.

Я поежилась, судорожно опуская рукав пальто.

– Но я не такая, как ты! Я никогда не была злой…

– Никто и не рождается злым, Одри. Мы обе стремимся к силе, и от этого факта не стоит прятаться. Мне потребовалось пятьсот лет, чтобы осознать это, но было слишком поздно. Пускай меня зовут злодейкой, но зло бывает разным. Иногда оно во благо…

– Это ты говорила себе, когда заморила жителей Страсбурга, заставляя неделями плясать, пока они не умирали от изнеможения?!

– Тогда был разгар охоты на ведьм. Они сожгли половину моего ковена. Это называется восстановить справедливость.

– Нет, это называется «поквитаться».

– Так разве не за этим ты пришла сегодня ко мне? – заметила Аврора. – Не забудь о своих нравоучениях, когда Джулиан склонит перед тобой голову, а у тебя в руках будет оружие, способное отсечь ее.

Я поджала губы и взглянула на руки. Там, под свитером, пульсировала тьма, ставшая моей частью, с которой я была не готова мириться.

– Ладно… – прошептала я исступленно, закрывая глаза. – Мне нравится твоя Шепчущая глава.

Аврора улыбнулась, задумчиво поправляя перчатки.

– Почему?

– Я… – В горле встал ком из стыда и гордости, но я проглотила его. – С ней я чувствую себя сильной. Спокойной…

– Могущественной?

– Да, могущественной. В такие моменты я знаю, что все контролирую и у меня есть ответы на все вопросы. Я изучила почти всю главу, и она… Сильнейшая в моем гримуаре. Заклинания мамы другие. Они мягче, умереннее… Слабее.

Я зажмурилась, произнося это, и зуд под свитером вдруг прекратился. Облегченно выдохнув, я задрала рукава, чтобы удостовериться, но внешне ничего не изменилось.

– Принятие себя – долгий процесс, дорогая, – разочаровала меня Аврора. – Но ты уже сделала первый шаг. Отлично, договор заключен! Виена тебя проводит. Можешь забирать Тюльпану. Ну и намучаешься же ты с ней!

Опомнившись, я вскочила с места, решив, что провела достаточно времени в лесной глуши в компании Авроры, занимаясь самобичеванием. За дверями комнаты меня уже ждала Виена – похоже, мое остроумное предположение о чтении мыслей оказалось правдой. Не говоря ни слова, уже переодевшаяся в домашний льняной халат Виена повела меня по извилистым коридорам к лестнице.

– Дальше сама, – заявила она, вкладывая мне в руку медный ключ, и повернулась, спеша по своим делам. – Тебе на чердак. Там всего одна дверь. За ней такой вой стоит, что не ошибешься.

Я убрала ключ в карман, в одиночестве взбираясь по лестнице. Вопреки словам Виены, наверху было тихо, не считая звучания симфонии Баха, которая повторялась снова и снова. Разглядывая портреты бледных барышень и осенние пейзажи, я оставила позади роскошную библиотеку и, едва устояв перед соблазном заглянуть туда, перескочила последние ступеньки лестницы. Передо мной оказалась дубовая дверь, исписанная рунами вдоль косяков – Альгиз, Наутиз и Тейваз. Они должны были не впускать злых духов внутрь, но, перевернутые и отзеркаленные, работали наоборот – не выпускали.

«Пропуская катафалк вперед, подумай, не завтра ли твой черед».

Я оглянулась, ища, откуда доносится нежное, девичье пение, звенящее эхом, но оно растворилось в рокоте Баха и исчезло. Решив, что мне померещилось, я собралась с духом и толкнула дверь на чердак, надеясь, что сумею подобрать нужные слова и убедить Тюльпану пойти со мной.

– Выключи! Выключи! Выключи!

Цепи гремели, а симфония играла так громко, что я не слышала собственных мыслей. Неудивительно, что Тюльпана казалась безумной, метаясь вдоль дальней стены в железных оковах. Они оставили на ее коже воспаленные рубцы и язвы, ранили, как ранит любую ведьму железо, если как следует сдобрить его морской солью. А если еще и могильной землицы добавить… Оно становится лучшим средством, чтобы приструнить строптивую колдунью.

– Выключи!

Я заметила старый патефон, стоящий прямо по центру комнаты на винтажном столике, и повела пальцами, заставляя виниловую пластинку остановиться. Тюльпана облегченно застонала, падая на пол. Ее рваная рубашка, которая, очевидно, некогда была белой, перемазалась в саже, как и забавные штаны с рюшами. Похоже, на этот чердак ее приволокли посреди ночи прямо в пижаме. Длинные волосы, пепельные с морозным отливом, спутались и сбились в колтуны на затылке. За их завесой нельзя было разглядеть лица.

– Привет. Тюльпана, верно? – робко начала я, проходя в глубь затхлого, темного чердака, заставленного мешками с зерном и тряпками, вперемешку с подписанными коробками, оставшимися после переезда. Под единственным окном стояла металлическая койка. Тюльпане не хватило сил, чтобы до нее доползти.