– Думала, тебе одежда не помешает. Та, в которой ты был, вся в крови. Надеюсь, это подойдет. – Она бросила ему одежду. – Переоденься тут, пока я приберу.

Дверь хлопнула.

Одеваться в этой тесной кабинке – то же самое, что в чулане для веников. Клод уже перестал ругаться, третий раз въехав коленом в бачок. Джинсы подошли вполне, зато воротник рубашки был слишком тесен, а манжеты оказались на дюйм выше запястий.

Когда он открыл дверь, Соня Блу выжимала швабру над кухонной раковиной. Вода была цвета клюквенного сока.

– Чего уставился? Ты что, думал, я буду это языком слизывать? – бросила она.

Клод неожиданно понял, что задел ее чувства. Оказался плохим и неблагодарным гостем. Он не знал, что сказать, и потому с виноватым молчанием смотрел, как она вытирает пол.

– Я кое-что прикупила в нашем супермаркете. Не французская кухня, но сойдет. – Не отрываясь от работы, Соня кивнула на пакет с продуктами.

Переступив через лужу крови и воды, натекшей со швабры, Клод покопался в пакете и достал банку арахисового масла, батон белого хлеба, кварту молока и три банки тушеного мяса. Поглядев на мультяшного дьявола на банке мяса с пряностями, он улыбнулся.

И улыбка стала шириться. Казалось, губы сейчас лопнут.

– Чего такого смешного? – спросила Соня Блу, последний раз собирая воду. Она уже была цвета розоватого лимонада.

Клод начал смеяться. Из глаз показались слезы. В этом смехе слышалась истерическая нотка. Клод понял, что если сейчас не возьмет себя в руки, то будет смеяться, пока не потеряет сознание. Как и случилось.

* * *

Живая. Только я живая, когда я в поиске. Одна. Невидимая. Хорошо, что Хагерти еще не пришел в себя и не может уйти с чердака. Мне не выследить свою добычу, если Хагерти будет распугивать дичь.

Ночь, как роза-оригами, развертывается для тех, кто не боится смотреть. Хоть я и ненавижу их, но мои глаза позволяют мне видеть еле заметно мерцающие чудеса и кошмары, заполняющие этот мир. Сапфиры среди гнили.

Мои глаза – это окна в ад, они позволяют мне выследить тех, кто притворяется. Их след висит в воздухе, заметный, как уличный знак.

Там, прислонившись к двери, курит сигарету со своей ни о чем не подозревающей добычей варгр. Он опирается на дверь плечом, держит «Мальборо» между большим пальцем и чересчур длинным указательным. Я вижу зверя в его глазах, и этот зверь изучает меня с отстраненным вниманием хищника. Но сегодня эта дичь меня не интересует.

Я сворачиваю за угол в злачные места города. Порномагазины, стриптизы, кинотеатры для взрослых так и кишат, как черви в трупе. Люблю центр города. Это моя стихия.

Почуяв мое вторжение, поднимает на меня глаза от своего дела суккуб – выглядывает в окно пассажирской дверцы неприметного автомобиля и с виду ничем не отличается от прочих шлюх этого района. Это создание поднимает голову, отбрасывая назад рыжую курчавую гриву, и оглядывает улицы. Ищет порочных копов или других заблудших детей геенны? Мигающий свет неона вывески кинотеатра с тремя "X" освещает ее истинное лицо и проникает глубже тщательно построенного фасада. Я не гляжу ей в глаза и спешу прочь. Это не мой уровень.

Популяция Притворщиков в Америке куда как меньше, чем в Европе, но иммиграция продолжается. Стоящий в очереди в порнотеатр огр, замаскировавший свое уродство бесформенным плащом, глядит мне вслед глазами бешеной крысы. Я беру его на заметку. Пожирающие детей людоеды нынче редкость, зато пропавшие дети бывают. Взгляд огра следует за мной. Он знает, что я не человек, но не может определить мой клан. Это его нервирует.

Я слышу запах жарящегося мяса и горелых волос и чуть не сталкиваюсь с пиротиком раньше, чем его заметила. Он отступает в сторону, оставляя след пара. Сейчас он одет в тело человека средних лет в деловом костюме, а кожа у него цвета вареного омара. Волосы у него горят, и дым валит из ушей и ноздрей. Он ищет другое тело, мужское или женское. Ему все равно. Один раз попробовав воплощение, духи стихий часто привыкают к земной плоскости как к наркотику. Вообще-то жалкое состояние. На горящего человека никто не обращает внимания.

Что-то привлекает мое внимание, и я обнаруживаю причину, почему Притворщики так нервничают. Кажется, только частично вина за это лежит на мне.

Она сидит на нижней ступеньке крыльца старого особняка, копаясь в пакетах и бормоча себе под нос литанию тех, кто больше не может терпеть.

Для людей это просто побирушка, внебрачное дитя рейганомики. Но я вижу швы ее маскарадного костюма и сценический грим на лице. Это серафим, прибывший с кратким визитом. Сморщенное, покрытое грязью лицо окружено аурой голубого огня. Серафим поднимает голову от пакета и глядит на меня. Глаза у него золотые, в них нет ни белков, ни зрачков. Он улыбается и говорит, но его язык недоступен мне. Я слишком простое создание, чтобы его понять. Я слышу только музыку эоловых арф. А если я попробую ответить, серафим услышит лишь обдираемую заживо кошку.

Другая его испугалась, как испугались суккуб и огр. Серафимы с Притворщиками не связываются, но могли бы легко справиться, если бы хотели, и потому Притворщики их боятся. Другая запускает мне когти в мозг. Если я не уйду, она попытается захватить контроль. Она знает, что этого я ей позволить не могу. Не сегодня. Не тогда, когда я все еще должна найти Чаза.

Я поворачиваюсь и бегу прочь от одного из девяти миллиардов лиц Бога.

* * *

Она остановилась в дверях бара, судорожно вдыхая воздух. Сердце колотилось в груди как заячий хвост, и руки тряслись. Это чуть не произошло. Чуть-чуть не хватило.

Она чувствовала Другую, бушующую под самой поверхностью, и в горле горела желчь. Впервые с момента бегства от серафима Соня огляделась вокруг.

Бар располагался в подвале особняка. На лестницу открывалась дверь матового стекла. У бара не было названия, но она узнала место, где водится Чаз. Пойло дешевое, свет тусклый, клиентура скользкая – место для Чаза.

Передний зал – просторный с низким потолком. Здесь все пропитал застарелый запах пива и выкуренных за много десятилетий сигарет. Стойка бара находилась у дальней стены, где только и было приличное освещение. У противоположной стены стояли автоматы с видеоиграми, покрытые рисунками и пятнами от погашенных сигарет. Музыкальный автомат насиловал «Пинхэд» Рамонеса через хриплые динамики.

За столами и в кабинках сидели три шлюхи, торговец наркотиками с глазами хорька, двое скинхедов с блестящими макушками и пара безнадежных алкоголиков. Чаза среди них не было. Она заметила проход без двери между двумя сигаретными автоматами. На притолоке скотчем был прилеплен плакатик «БИЛЬЯРД».

Почему не проверить? Может, этот говнюк там, гоняет шары. Она миновала часовых, поставленных табачной компанией, чувствуя на себе взгляды посетителей бара.

Какой-то миг ей казалось, что она впоролась в гнездо мелких бесов. Она ожидала увидеть комнату, набитую подростками, но ведь не с синими же волосами! Соня остановилась, сканируя спектры, выискивая на лицах следы энергий Притворщиков. Мелких бесов можно определить по извивам энергии, отмечающим лица, как татуировки племен маори. Но все лица были чисты – по крайней мере примеси Притворщиков не было.