– Прошу прощения, господин, а почему он так интересуется госпожой О?

Полицейский Сим взглянул на меня, и я тут же, чтобы не встретиться с ним глазами, перевела взгляд ниже, на плетеный шрам у него на шее. Люди шептались, что полицейский пытался повеситься, однако в основном считали, что его пытался задушить преступник.

– Инспектор Хан рассказывал, что у тебя любопытство сороки. Теперь я понимаю, о чем он говорил, – тепло ответил мне мужчина. – Молодой господин в детстве был обручен с госпожой О. Они никогда друг друга не видели. Наверное, поэтому.

– Наверняка он был в ярости, когда узнал о ее любовнике.

– Безусловно. Его семья разорвала помолвку два месяца назад, когда об этом только пошли слухи.

Я прекрасно знала таких людей, как молодой господин или как, например, Кён. Эти мужчины были очень высокого мнения о себе и редко испытывали унижение; а когда все-таки доводилось, они, горя жаждой мести, доставали мечи. Они не могли допустить, чтобы на них пала даже тень клеветы.

– Инспектор Хан сегодня уже с ним говорил, – добавил полицейский Сим. – Судя по всему, в момент убийства он находился в Доме ярких цветов, и пять человек могут поручиться, что Дом он в ту ночь не покидал. Все они сыновья государственных чиновников.

Я осознала, что провести расследование не получится.

– Богатство и власть делают человека неуязвимым, господин.

– Ты росла среди слуг и поэтому, конечно, принимаешь знать за богов, – по-доброму, словно старший брат, сказал мне полицейский Сим. – Но помимо всего прочего богатство и власть также заставляют человека в его высокомерии допускать ошибки. Так говорит инспектор Хан. И если молодой господин действительно замешан, мы найдем неосторожно оставленную улику, Соль.

* * *

Днем я с подносом с миской воды и тканью отправилась к маленькой двери в тюремный блок. Моей обязанностью было поддерживать жизнь в избитых заключенных, хотя нередко командор Ли приказывал не приближаться к свидетелям, чтобы страх скорой смерти заставил их во всем сознаться.

– Ты к кому? – спросил меня один из двух стражников у входа.

– К служанке Сои.

– За мной, – он открыл ворота и исчез внутри.

Я крепко вцепилась в поднос обеими руками, чтобы не уронить его в продуваемой всеми ветрами темноте. Из миски то и дело разливалась вода. Спустя некоторое время глаза привыкли, и я увидела перед собой узкий проход. Пол был усеян засохшей грязью, местами уже превратившейся в пыль. С обеих сторон тянулись бревенчатые камеры с вертикально прибитыми досками, которые не давали узникам сбежать, и крошечными решетчатыми окнами, из которых виднелся краешек неба.

Наконец стражник остановился. Он достал ключи, и в следующую минуту дверь в камеру со скрипом отворилась.

– Позови, когда закончишь.

И он запер меня внутри.

Сои была так слаба, что даже не обратила внимания на мое появление. Она сидела, прислонившись спиной к стене и вытянув перед собой ноги. Окровавленные руки безжизненно лежали вдоль тела ладонями вверх. Ее, как и меня когда-то, наказали за попытку бегства – правда, ее раны, в отличие от моих, были не навсегда. Сои не стали ставить клеймо на щеку: ее высекли палкой, однако били со всей силы, как топором.

– Я пришла промыть твои раны.

Я склонилась перед девушкой и медленно приподняла ее юбку. Должно быть, кровь присохла к ткани, потому что губы Сои приоткрылись в стоне боли, словно я снимала с нее кожу. Мне удалось подтянуть ее подол к поясу. Под разорванным нижним бельем я обнаружила рассеченную кожу, от одного вида которой меня затошнило.

– Может быть совсем чуть-чуть больно.

Намочив кусок ткани, я протерла им раны, и в то же мгновение девушка стала бледной как смерть. На висках у нее выступили капли пота; закусив губу, она подавила крик.

– Терпи, – попросила я и прижала ее дрожащую ногу к полу, чтобы очистить рваную кожу по краям раны. Если этого не сделать, в здешней влажности рана загниет и пахнуть будет на всю тюрьму. – Терпи и живи.

– Живи, – прошептала она слабым голосом; казалось, боль ее была невыносима. – Уверена, я здесь умру.

– Ты не можешь знать, что случится в будущем.

– Будущее… Тут даже шаманом быть не надо, чтобы его знать.

Я продолжала прижимать к ногам девушки тряпку. Очень быстро мои пальцы стали красными.

– Мама рассказывала, что даже собаки чувствуют себя неуютно перед надвигающейся бурей. Они ощущают, как вдали грохочет гром, и я теперь тоже это чувствую. – Ее глаза точно остекленели, а брови сдвинулись к переносице. – Дрожь земли.

Мне хотелось хоть как-то помочь ей воспрянуть духом. Но я прекрасно знала, что, если она действительно совершила убийство, она заслуживает наказания. И неважно, насколько глубоко я ей сочувствую.

– Кто знает, – ответила я. – Может быть, буря минет.

Сои покачала головой. А потом сделала то, чего не посмела сделать в разговоре с инспектором Ханом: открылась мне, легко, как моллюск в горячей воде.

– Почему мне приходится быть мной? Почему я родилась не в знатной семье? – вопросила Сои, и эмоции наполнили ее голос красками. – Но я всего лишь одна из десятка тысяч слуг. И что хуже всего… даже если полиция убьет меня, ничего не изменится.

Я не знала, чем рассеять ее страх, поэтому молча окунула ткань в воду и выжала кровь. В миске закружилась красная дымка.

– А может быть, я и убила ее.

Моя рука с тряпкой замерла на полпути. На юбку упало несколько капель красной воды.

– Госпожа говорила, что ненависть ничем не лучше убийства. А я презирала ее.

Я в последний раз выжала ткань и отложила ее на поднос.

– Она называла меня сестрой, своей ровней. Я думала, она поймет, как сильно я хочу быть свободной. – Печальный голос Сои пробрала дрожь. – Она говорила, что хочет видеть меня рядом, потому что я ей дорога. Чтобы я была ровней ей? Да я рыдала каждую ночь после того, как одевала ее и расчесывала ей волосы. Мне было обидно, если она мне отказывала, и страшно, когда она ругала меня за то, что я желала стать хозяйкой собственной жизни.

– Поэтому твоя хозяйка писала о тебе? – Я решила подыграть блефу инспектора о найденном дневнике госпожи О. – Поэтому ты с ней поссорилась?

– Я просила ее освободить меня от статуса ноби. – Признание Сои легко соскользнуло с ее губ; она не задумывалась о том, что каждое ее слово крепко-накрепко оседает у меня в голове. – Я и раньше просила, но в этот раз решила стоять на своем. Я хотела вернуть свой контракт ноби, завершить наши отношения хозяйки и служанки. Но она не хотела мне его отдавать.

– А с чего бы ей отдавать тебе контракт?

– Она обещала вернуть его, когда мне исполнится восемнадцать.