— Я успею. До восьми успею.

— Самый умный? Ты дебил и терпила, урод. Никаких ментов ты привезти не сможешь, потому как за тобой приглядывают. Огрех тебя где нашел? Как думаешь, откуда он знал, где искать нужно? Так что бери ноги, втыкай в задницу и телепай, куда сказано!

— Она не со мной, — тихо повторил Середин.

— Сейчас час дня. Если в пять тебя не будет на месте, ребята начнут развлекаться с твоими бабами. Они нам целыми не нужны. На крайняк, тебя самого заловим и в углях будем жарить, пока не расколешься. В пять!

Телефон отключился.

— Проклятье! — Ведун сел на пол и откинулся спиной к холодной стене.

Он понимал, что нужно ехать. Но понимал и то, что живым никого из них уголовники не выпустят. Зачем? Место они назначили глухое. Режь, стреляй, живьем закапывай — никто не услышит и не увидит. Кто же на этот раз навел? Какая сволочь? Теперь, пожалуй, точно антиквар. Со случайными свидетелями их уличной беседы он пообщался позавчера.

— Убью подонка. Пусть меня там в поле хоть четвертуют — из могилы достану. Японский городовой, как же мне их вытащить? Одному не справиться, они наверняка с огнестрелами. В милицию нельзя, узнают. Тогда как? Проклятье!

Он с силой ударил кулаком по верстаку и стал переодеваться.

Первые две улицы Олег промчался, выжимая из «ижака» все его лошадиные силы и поглядывая в зеркало заднего вида, но за первым же светофором скорость сбросил. Заметит он слежку или нет — не важно. Все равно обращаться в милицию слишком рискованно — все же о судьбе самых близких ему людей речь идет. Если он от «хвоста» в самом деле оторвется — только хуже сделает. Не зная, куда он мотался, уголовники могут испугаться и убить заложников… Пусть лучше смотрят.

На Первомайской улице, петляя между ямами, Середин пару раз оглянулся — но следом за ведуном в тихий безлюдный тупик никто не повернул. Похоже, никто за ним не приглядывал, просто пугали. Или знали, что отделения милиции здесь нет, и не стали светиться?

— Гадание на кофейной гуще… — Он прислонил мотоцикл к стене рядом с дверью, вошел в клуб.

Внутри было тихо и темно. Время рабочее, никаких групп на эти часы Ворон обычно не назначал. Середин прошагал по коридору, ориентируясь на светлый прямоугольник приоткрытой двери, не стучась вошел внутрь, повернул стул спинкой вперед и уселся, глядя учителю прямо в глаза.

— Отдохнул? — поинтересовался старик, неторопливо раскладывая корешки от проданных абонементов в четыре неравные пачки.

— У меня похитили маму и девушку.

— Повтори, — замер Ворон, все еще не поднимая на него глаз.

— Сегодня у меня похитили маму и невольницу. Ту, из прошлого. Требуют выкуп.

— Как ты мог?! — неожиданно рявкнул старик, со всей силы хлопнув ладонью по столу. — Как ты мог такое допустить?! Ты что, не знал, что от твоей девки судьба всего нашего мира зависит?! Не знал, что судьбу всеобщую в руки свои принял?! Как ты мог это допустить, бродяга безумный!!

— Откуда же я знал? — растерялся от такого взрыва Середин. — У меня оказалась ценная монета…

— Должен был знать! Должен был думать! Коли чаровница твоя в лапы колдовские попадет, мы все прахом земным станем. Рази не ведал ты о сем, рази не думал? — сорвался на старославянскую речь руководитель клуба. — Чем прельстили тебя речи ее? Чем умаслили уста? Чем покорило тело? Нечто разума ты лишился из-за красоты ее, нечто жизни без нее не мыслишь, супругой венчанной на ложе брачное возвести желаешь?

— Да ничем она меня не прельщала! — фыркнул Олег. — Дружинники муромские подарили, вот и увязалась. Невольница это моя. Какая, к лешему, жена? Просто пленница.

— Тогда почему она не умерла? — зловеще прошипел Ворон.

— Умерла? С чего? Почему?

— Нечто не ведаешь ты, нерадивый послушник мой, что от жизни ее судьбы миллиардов смертных зависят? Нечто не ведаешь ты, что смерть ее лишит братьев ключа к вратам Итшахровым? Не ведаешь? Тогда почему она до сих пор не умерла?! — грозно взревел старик, хлопнул ладонями о стол и вскочил на ноги, нависнув над гостем.

— Она ни в чем не виновата, Ливон Ратмирович, — покачал головой ведун. — Ее не за что убивать.

— Миллиарды прочих смертных тоже невинны! Почему ты рискуешь ими ради пустой блажи? Это всего лишь рабыня! Убей! Убей — и мы сможем вздохнуть спокойно. И те, кто владеет знанием, и те, кто пребывает в счастливом неведении. В ее жилах течет не кровь. В ее жилах течет яд, способный спалить всю Ойкумену. Убей ее! Убей, пока она не попала на алтарь.

— Она не виновата, что родилась с разными глазами, учитель, — отрицательно покачал головой Середин. — В ней нет злобы, в ней нет зависти и коварства. Пусть я не пылаю к ней любовью, пусть она всего лишь рабыня, но она тоже имеет право на жизнь и на свой кусочек счастья. Я не позволю ее убить, Ворон. Ты учил меня сражаться с нежитью, а не резать горло безвинным. Поэтому она будет жить.

Олег поднялся со стула и повернулся к двери.

— Стой, бродяга! Остановись и ответь на простой вопрос… Сколько их было?

— Кого? — оглянулся ведун.

— Сколько людей ты убил после того, как сотворил заклятие мертвого змея?

— Не приходило в голову считать, — пожал плечами Середин. — Сотню, наверное. Или две, коли походы ратные приплюсовать.

— Тогда почему ты так беспокоишься из-за всего лишь одной жизни, из-за одной маленькой девчонки?

— Я обманул тебя, Ратмирович, — усмехнулся Олег. — Я не убивал людей. Я уничтожал татей и душегубов, черных колдунов и нелюдей, посягнувших на святую русскую землю. А Урсула — такой же человек, как и мы, Ворон. Разве не ты учил, что каждая человеческая жизнь бесценна?

— Не я, — мотнул головой старик. — Так зачем ты приходил, бродяга? Говори.

— Мама… и Урсула…

— Это я уже понял. Они в чужих руках.

— Нужно ехать, отдавать выкуп. Всего через три часа. Место тати выбрали глухое, я в колхоз Тельмана еще в школе на картошку наездился. Гиблое место. Не отпустят они нас. Какая может быть вера душегубам?

— Дальше, — кивнул Ворон.

— Одному мне не справиться. Что, если Славу и Костика вызвонить? Мороки поставим, глаза отведем. Подойдем к уродам этим, да на мечи всех примем. Сколько их там будет? Пять, десять бандитов? Всего по паре ударов. Они и понять ничего не успеют.

— Вестимо, запамятовал ты, бродяга, что о прошлом разе я тут сказывал. Не воины други твои, не воины. Не перешли они черты, не сдали экзамена последнего.

— Какого? Не хуже меня драться умеют!

— Они не познали вкуса крови, Олег. Ты совсем забыл, каково это — убивать в первый раз. Каково вгонять холодную сталь в тело живого человека, видеть его угасающие глаза, обрывать нить судьбы… Их бы в общий строй, плечо к плечу, да с опытными дружинниками рядом через сечу пропустить, тогда и вера в них появится. А ныне… Тяжко это — кровь проливать, бродяга. Не каждый решается. Что станет с нами со всеми, коли рука у одного из них дрогнет? Коли пожалеет он душегуба в последний миг, коли жизнь его забрать не отважится? Тати ведь, мыслю, не с цветами тебя встречать приедут. Пуля, она ведь зачастую любое мастерство одолеть способна. Нажмет наркоман пьяный на крючок у пистолета — и ты мертвый. Никакая сабля не поможет. Много у меня учеников было, бродяга. Однако же последний экзамен лишь ты за последние полвека сдал. Иных помощников сыскать не могу.