Плавание вокруг света на шлюпе «Ладоге» в 1822, 1823 и 1824 гг. А. П. Лазарева

«Крейсер» и «Ладога» пробыли в Хобарте около трех недель (18 мая — 9 июня 1823 г.). После 3-месячного перехода из Рио-де-Жанейро команда нуждалась в отдыхе. Вода, продукты и топливо были на исходе. Занимаясь хозяйственными делами, моряки с интересом наблюдали за жизнью молодой колонии, история которой едва насчитывала в то время два десятка лет. С главными ее проблемами Завалишин познакомился вскоре после приезда, во время обеда у губернатора У. Сорелла, где кроме русских моряков присутствовал весь местный истеблишмент — пастор, начальник города, главный доктор, начальник военного отряда и другие высокопоставленные лица. «Разговор был… в высшей степени интересный, особенно для меня», — вспоминал Завалишин, который уже в то время занимался положением Сибири как места ссылки. Он увидел преимущества Тасмании в том, что здесь наряду со ссыльными с самого начала стали селиться и добровольные переселенцы, привлекаемые умеренным климатом. Более всего Завалишина «интересовала новая для нас природа, чем какие-либо развлечения в городе». Вскоре после приезда ему вместе с врачом «Крейсера» Петром Алиманом удалось организовать конную экспедицию во внутренние районы острова. Три дня они провели в седле, хорошо вооруженные против «диких и каторжных», ночевали под открытым небом. Завалишин подробно описывает диковинки тасманийского растительного мира. Алиман собирал ботаническую коллекцию, а сопровождавший их матрос — егерь Курков — настрелял много птиц для изготовления чучел. Особенно заинтересовали их эвкалипты. Единственное, что омрачило пребывание экспедиции на Тасмании, — это бунт русских матросов, находившихся на заготовке дров в 40 верстах от Хобарта. Согласно Завалишину, около 50 матросов, находившихся на рубке дров, отказались работать, а пять из них покинули лагерь, войдя в контакт с группой беглых ссыльных, скрывавшихся в лесу. Губернатор колонии У. Сорелл выражал опасение, что если и остальные матросы присоединятся к беглецам, то они могут представить серьезную угрозу для колонии, имевшей слабые вооруженные силы. Завалишин отверг план Лазарева подавить восстание физической силой, т. к. и остальные матросы, находившиеся на кораблях, могли присоединиться к восставшим с оружием в руках. Он решил действовать силой нравственного убеждения, отправившись к восставшим и уговорив их сдаться, в результате чего четверо из бежавших добровольно вернулись на корабль. Уйдя с беглыми ссыльными, не вернулся лишь рулевой, матрос 1-й статьи Станислав Станкевич, о чем Лазарев упомянул в официальном донесении. Таким образом, Станислав Станкевич стал в своем роде первым русским «невозвращенцем» из Австралии. Не дождавшись матроса, «Крейсер» покинул Хобарт 9 июня 1823 г. Однако спустя месяц, 9 июля, Джон Кемпбелл, начальник военной полиции, сообщал колониальному секретарю майору Фредерику Гоулберну, что, согласно инструкциям, полученным от губернатора У. Сорелла, беглец с русского фрегата «Крейсер» будет содержаться в Сиднейской тюрьме. Следующий документ на ту же тему датирован 22 декабря того же 1823 г. и представляет собой прошение от лица С. Станкевича из Сиднейской тюрьмы, обращенное к губернатору Т. Брисбену. Вот его текст: «Покорнейшее прошение Станислава Станкевича, матроса, а ныне заключенного в Кумбер-ландском графстве, в тюрьме Сиднея. Проситель, уроженец России, прибыл в Хобарт-Таун на Ван Дименовой Земле в июне месяце на борту фрегата Его Императорского Величества «Кресслер» (так указано в прошении. — Авт.), который зашел туда по пути к северо-западному побережью Америки. Проситель, чувствуя себя притесняемым обращением с ним капитана, дезертировал с корабля и был схвачен только после отбытия «Кресслера» из Хобарт-Тауна. После того, как он был схвачен, его содержали под стражей и затем направили в тюрьму, где он находился в заключении в течение последних шести месяцев. Вследствие этого длительного заключения и не получая все это время ничего, кроме тюремного пайка, состоящего из одного хлеба, проситель Вашего превосходительства дошел по полного обнищания и отчаяния, и, будучи иностранцем и совершенно не зная английского языка, его положение является вдвойне мучительным. Вследствие этого он решается обратиться к Вашему превосходительству, умоляя об облегчении его участи, которую Вы, по Вашей милости, могли бы предоставить, и его самым сильным желанием было бы получение возможности вернуться в его родную страну. Проситель же будет вечно молить Бога за Вас. Станислав Станкевич».

Под прошением самим Станкевичем вместо подписи был поставлен крест. Оставалась лишь одна загадка: кто же помог ему составить это прошение, ведь сделано это было, несомненно, со знанием дела и с соблюдением всех приличествующих случаю канцелярских оборотов, в то время как сам Станкевич английского совершенно не знал? И, вглядываясь в легкий, элегантный почерк составителя, историк Елена Говор пришла к выводу, что ему помогал не кто иной, как другой россиянин, Абрахамс Ван Бренен, который составлял такие же изящные прошения губернатору на французском языке. Именно в декабре 1823 г. Бренен был арестован из-за фальшивого чека и отправлен в ту же Сиднейскую тюрьму, что и Станкевич. По-видимому, узнав от заключенных, что здесь же содержится забытый властями его несчастный соотечественник, он его там разыскал. Их совместные хлопоты, как кажется, дали плоды. И в 1824 г., когда в Сидней зашел французский корабль «Ля Кокиль» под командованием капитана Дюперре, Ф. Гоулберн, колониальный секретарь, обратился к нему с просьбой: «19 марта 1824 г. Сэр, дезертир с русского фрегата «Крейсер», пойманный после отбытия фрегата с Ван-Дименовой Земли, длительное время находился в строгом заключении в соответствии с просьбой капитана Лазарева с целью возвращения его обратно в распоряжение русского военно-морского флота. Поскольку, как кажется, не предвидится никакой возможности выполнить это указание, я имею честь передать дезертира Вам вместе с просьбой губернатора о том, чтобы Вы приняли его на борт «Ля Кокиль». Передать Станкевича французам надлежало упомянутому выше начальнику военной полиции Джону Кемпбеллу.

Спустя столетие иные причины и иные обстоятельства стали вынуждать россиян к эмиграции на столь далекий континент. Судя по материалам дальневосточной прессы начала XX в., важным толчком для эмиграции россиян с Дальнего Востока послужило поражение России в войне с Японией, когда недовольные новой экономической и политической ситуацией, сложившейся в регионе, стали уезжать в различные страны Тихого океана. Профессор ДВГУ Г. И. Каневская полагает, что «особое влияние оказал фактор, вступивший в силу в 1910–1911 гг., — перелом в переселенческом движении в Сибирь и на Дальний Восток. В это время здесь сконцентрировалось большое число разочарованных переселенцев, наиболее мобильные и энергичные из которых устремились за границу. Массовому переселению в Австралию способствовало и то, что рабочие руки пользовались здесь постоянным спросом и что австралийское правительство не требовало от иммигрантов денежного залога, который вносился на случай болезни или безработицы». Владивостокские газеты «Далекая окраина» и «Океанский вестник», харбинская «Новая жизнь», равно как и ряд других изданий, регулярно печатали в 1910–1911 гг. сведения о работе эмиграционных контор и письма русских эмигрантов, среди которых имели собственных корреспондентов. В июле 1911 г. вышел первый номер журнала, специально посвященный проблемам эмиграции, — «На чужбине. (Русские в Америке и в Австралии)». Это было 2-недельное иллюстрированное издание объемом около 40 страниц. Редактором журнала являлся С. Василевский, а издателем — Мак-Стокер. «На чужбине» стал единственным в то время в России специальным органом по вопросам эмиграции, выходившим на русском языке. Издавался он в городе Дальнем, через который проходила вся дальневосточная эмиграция и чье узловое положение как нельзя более способствовало всестороннему ознакомлению с запросами и нуждами эмигрантов. Часть материалов печаталась на английском языке, а в редакции журнала, кроме русского, был и английский редактор — Эдвард Грей. В передовой статье одного из номеров разъяснялось, что журнал предназначен главным образом для русского читателя, но приветствуются и читатели других национальностей. Цель журнала — объективное освещение условий жизни и труда в тихоокеанских странах. Кроме того, журнал содержал специальную рубрику «Почтовый ящик», где редакция обещала отвечать на вопросы подписчиков, «сообщая самые точные и подробные сведения как об условиях проезда, так и об условиях жизни во всех странах, прилегающих к Тихому океану». В другой рубрике — «За океаном» — сообщались «элементарные сведения» о жизни в главных странах дальневосточной эмиграции и, в частности, помещались воспоминания, записанные со слов эмигранта Ф. Карлова и озаглавленные «Моя жизнь в Австралии».