— Как ямщик — машинально поправила я. — Дусечка, а давай мы сядем сзади, у меня есть сосиска, ты будешь ее нюхать, глядишь, как-нибудь доедем.

Молча перебросила пакеты на переднее кресло, села сзади, Евдокию положила поперек себя, засунув ее голову под куртку. Туда же засунула сосиску.

Дядя Юра дважды открывал и закрывал рот, но, видимо, сообразив, что желающих кататься за такие деньги он вряд ли более найдет, не стал комментировать нашу рокировку.

Поехали. Через пять минут Дуся всунулась из-под куртки с вопросом — нет ли у нас еще нюхательных сосисок?

— Есть еще одна — говорю — но не стоит рисковать, тебя и так тошнит. Нюхать — нюхай, а есть — не дам.

Водитель, наблюдавший нас в зеркальце, не выдержал, обернулся прямо на ходу:

— Дорогая?

— Кто? — не поняла я.

— Порода, говорю, дорогая?

Я прижала к себе страдальческое Дусино лицо:

— Очень. Очень дорогая.

— То-то, я смотрю, ты с ней возишься. Была бы беспородная, не тряслась бы так над собакой.

А еще через 15 минут мы приехали. Дуся вывалилась из машины и помчалась по знакомой улице, обнюхивая знакомые углы, и присаживаясь пописать каждые пять метров.

Я расплатилась с шофером, и пошла было догонять Евдокию. Но дядя Юра достал ручку и бумажку:

— Скажи, что за порода, я запишу, сыну хочу подарить.

— Ду… Дульсинея Тобосская. Только вы вряд ли найдете. Она одна такая. Другой такой на всем белом свете нет.

*****

К счастью, ничего серьезного у меня не нашли. Легкие, которые я подозревала в страшном, оказались выше всяческих похвал. Знакомый доктор сказал, что можно, конечно, ударить по мне антибиотиками, но лучшего лекаря, чем время, еще никто не придумал. А чтобы я не сотрясала дом залпами кашля, и чтобы совесть его была чиста, доктор выписал таблетки, название которых я забыла сразу же, как только за мной закрылась дверь кабинета.

Мы с Дусей так обрадовались результатам обследований, что назад решили ехать на такси. Красивая серебристая машинка, легкой птицей неслась над загородной трассой. И Евдокия уже не кричала, что ее тошнит, а обсуждала с водителем достоинства импортных рессор. И до дома мы добрались в два раза быстрее. Раздали кошкам городские гостинцы, поужинали и завалились спать.

А зима, между тем, подходила к концу. Но, не дождавшись весны, посреди февраля Вася захотела любви. Большой и светлой. Она не стала ждать, пока принц на белом коне прискачет к нам в дом, а по дворам, по долам, по заборам — пошла искать суженого. И — как в воду канула. Ее не было день, другой, третий…

— Что-то Васьки долго нет — волновалась Евдокия.

— У меня тоже душа не на месте. Это тебе не городские прогулки, в селе собаки лихие, да и люди кошек не особенно празднуют — отзывалась я.

— Только бы вернулась, уж мы ее отпразднуем, так отпразднуем — вздыхала Дуся.

Василиса явилась на четвертые сутки.

— А я замуж вышла — заявила она с порога.

— Поздравляю — сказала я. — И кто у нас муж?

— Да там один — неопределенно махнула лапой Васька. — Ты его не знаешь.

— Ясно. Жить здесь будете или у мужа?

— У нас гостевой брак — пояснила Василиса. — Каждый живет на своей территории, и ходит к другому в гости.

— Так. А гостевые котята на какой территории будут воспитываться?

— Ой — стыдливо опустила очи Вася — об этом еще рано думать.

— Об этом никогда не рано думать. Не было бы поздно. Иди ешь, и ложись спать — сказала я и пошла за дровами.

А у ворот стояла Дуся и строила глазки какому-то лохматому обормоту. Завидев меня, обормот наскоро распрощался с подругой и потрусил вдоль улицы.

— Правда — красивый? — спросила Евдокия, умильно глядя обормоту вслед.

— Даже думать не смей! — грозно сказала я.

— Чего это? — огрызнулась Дуся. — Ваське, значит, можно, а мне — нет?

— Господи, за что мне такое наказание — расстроилась я, и пошла в дом, забыв про дрова.

На подоконнике сидели Соня с Анфисой: Соня смотрелась в мое зеркальце, а Фиска учила ее щурить глаза так «чтобы лицо было привлекательным». Я в сердцах шуганула кошек, забрала у них зеркало, мимоходом заглянула в него, сощурила глаза и стала похожа на злого китайца.

А под вечер проснулась Вася, наскоро умылась и канула в ночь. Глядя ей вслед, стояла я на пороге, и казалось, что вот сейчас из сада мне навстречу выйдет весна. Крупные звезды густо усеяли темно-синее небо. Месяц удивленно выгнул бровь, глядя, как по снегу куда-то бежит, улыбаясь, кошка. С крыши капало.

— Дверь закрой — сказала у меня за спиной Дуся. — Весь дом выстудили со своей любовью.

*****

Все же есть пророк в своем отечестве. И не один. В моем доме их четверо, и все они предсказывают весну.

— Чую, чую — говорит Вася и, задрав хвост, убегает на свидание.

Интеллигентная тихушница Соня, всегда во всем и со всеми согласная, подтверждает:

— Да-да, что-то такое чувствуется в атмосфэре.

Самолюбивая индивидуалистка Анфиса, у которой обо всем имеется собственное мнение, заявляет:

— Ничего не чувствую, но весна будет.

Евдокия, озадаченная такими заявлениями, выходит на крыльцо и водит носом по ветру:

— Дымом пахнет из нашей трубы — говорит она. — А у соседей картошку жарят. А весна будет, а как же. В прошлом году тоже так было: зима, снег, мороз, потом вдруг кошки засуетились, потом у соседей что-то жарили, а потом раз — и весна.

Я скептически отношусь ко всякого рода пророчествам, поэтому лезу насчет весны в интернет. А там — черт ногу сломит в этой их виртуальной «атмосфэре». То плюс пять, то минус пятнадцать. Не знаю, что там чует наша Василиса, но я чую, что зима не скоро нас покинет. Соседи еще не раз пожарят картошку, прежде чем Евдокия обнаружит на крыльце весну.

А раз так, следует сходить в сарай и устроить ревизию дровяных запасов. Не хотелось бы, просидев всю зиму в тепле, бездарно замерзнуть в марте.

— Дусь — говорю главной пророчице, — я пошла дрова пересчитывать, а ты присмотри за печкой, вдруг вздумает погаснуть — зови меня.

— Я с тобой — говорит Евдокия — а за печкой пусть Анфиса присматривает, она у нас любит все контролировать и всеми командовать.

— Я сплю — сказала Анфиса — сами контролируйте свою печь.

— Какие вы все! — в сердцах хлопнула я дверью и пошла в сарай, чувствуя, как сзади виновато сопит Дуся.

Дрова, сложенные аккуратной поленницей, закончились. Остались дрова, сваленные в углу беспорядочной кучей. С виду — куча большая, но, поди знай, как скоро она иссякнет. Я походила вокруг кучи, повздыхала, подобрала брошенные еще с осени огородные перчатки.