— Слушай, Эля…

Эля сделал типичное для него внимательно-скорбное лицо.

— Эля, где в Израиле можно купить автомат?

— Да где угодно… Там этого добра… — и Эля сделал решительный жест ребром ладони.

— Ну а мне-то его где купить? Вот спустился я по трапу… И что дальше?

— А зачем тебе там автомат?

Эля Либерман чуть отодвинулся; его всегда глубокие, навыкате глаза вдруг обмелели, приобрели почти нордическую эмалевую гладкость.

— Ах, Эля… Видишь ли, есть у меня такая хрустальная мечта моего детства… Представляешь, ухожу я дня на два в пустыню Негев… Представляешь?

— Ну, представляю… Только зачем? Жарища же.

— Я хочу ночью. Днем я приеду и палатку поставлю. Двойную, чтобы можно было ночевать. Поеду в сентябре, в октябре…

— Если в пустыню — лучше в октябре.

— Ну вот, главное-то ночью. Звезды мерцают, лунища… Нет, Эля, ты просто лишен поэтического чувства! А к тому же в пустыни удалялся и Моисей, и пророки, и Христос. Я уже и не помню, с какого возраста хочу все это посмотреть…

— Ну, поедешь ты в Негев, — Эля запустил руку в шевелюру типичным россиянским жестом, — только расселся, а из-за камней и ползет какой-нибудь местный Арафат…

— Вот для этого мне и автомат, Эля… Я зачем из тебя выжимаю? Тем более — я с младшим сыном хочу, с мальчишкой особенно страшно… Только мы с ним присели на камушки, а тут…

— А-ааа… — протянул Эля с крайне глубокомысленным видом, и глаза у него приобрели почти нормальную глубину. — Я-то уж думал…

— Думал, я банк буду грабить?

— Ладно, старик, замнем для ясности… А автомат там купить — делать нечего. Хочешь, дам адрес? Там долларов за пятьсот, хороший УЗИ.

— Хороший — это в смысле новый?

— И новый, и чистый. Тебе же не надо сложностей с полицией, верно? — и глаза у Либермана снова обмелели… Но на этот раз уже чуть-чуть.

— Чтобы не иметь никаких сложностей, я бы и официально купил, но я же иностранец, понимаешь?

— Да все в порядке, Вова, покупай, только не светись. Машину ты арендуешь?

— Конечно. И сразу в Негев… — Володя блаженно улыбнулся, потому что это было вовсе не вранье — пожить в пустыне Негев он очень хотел. Может быть, он и переночует в пустыне… За сутки до того, для чего он там достанет автомат.

— Ну вот… Адрес я записал, скажешь, что от меня. Там обыскивать машины нет привычки, шмонают только палестинцев… А возьмут за жопу, так и объясни им, что боишься и кого боишься.

И Володя, распрощавшись с милым Элей Либерманом, направил свои стопы домой.

— …Саша, ты не зайдешь?

Сколько раз они сидели вот так, возле этого стола, говорили о самых разных вещах! От того, сильно ли наврал Ян Ларри в «Приключениях Карика и Вали» насчет уменьшительной жидкости, и до выполнения Сашкиного домашнего задания по географии…

— Сынок, ты знаешь, кто такой консул?

Сашка машет головой.

— Консул — это такой человек, который представляет свою страну… И который помогает ее гражданам. Например, в Израиле есть русские консульства в городах… (и Володя назвал сыну эти города, которые читателю ведь вовсе не обязательно знать. А станет обязательно — он без труда узнает сам).

— Сынок, ты знаешь, что тебя нельзя оставить в Израиле против твоей воли?

Откровенное удивление. Ну ясное дело, «борцы за демократию» не объяснили мальчику, что и у него есть какие-то человеческие права. Права ведь есть только у них…

— Так вот, оставить тебя против воли в Израиле нельзя. Если кто-то захочет тебя там оставить или будет заставлять делать что-то, чего ты не хочешь, ты должен обратиться к русскому консулу. Вот бумажка, я тут написал телефоны и адреса. Если ты даже попросту позвонишь — консул уже свяжется со мной, и ты уедешь в Россию. Или ты хочешь уехать насовсем вместе с мамой?

— Нет… Я хочу поехать посмотреть.

— Сынок, если ты захочешь там остаться — оставайся. Захочешь стать евреем — я тебя держать не буду. И я останусь твоим папой, что бы ты ни решил. Понимаешь? Но я тебе говорил и повторяю сейчас: человеку нигде не бывает лучше, кроме как на своей земле. А наша земля — здесь, вот она. И если ты не захочешь оставаться, а тебя будут оставлять, я должен буду или приехать в Израиль, или другими способами тебя вытаскивать. И ты можешь быть уверен — я тебя обязательно вытащу.

Молчание. Очень долгое молчание, а потом:

— Папа… А что ты будешь делать, если не сможешь меня вытащить?

— Ты имеешь в виду, если тебя спрячут так, что я не смогу найти?

— А если спрячут? Ты всегда говорил, что вокруг нашей дачи есть сто мест, где можно прятать целого слона и никто не найдет… В Израиле там целые пустыни…

— А человека прятать еще проще, сынок, и не нужно никаких пустынь: достаточно сменить ему фамилию и поселить в таком месте, где никто не будет его искать… Исчезает один мальчик, Саша Скоров, нет его. Появляется другой — ну, например… например, Эля Либерман. Живет такой мальчик в городе Яффе, где никогда не бывал Саша Скоров, где Сашу Скорова никому не придет в голову искать. У Эли Либермана есть папа и мама, все документы в порядке, и чтобы доказать, что на самом деле он — вовсе не Эля, а Саша, и не Либерман, а Скоров, нужно долго и старательно работать. А это очень непросто и стоит очень больших денег.

Опять молчание. Долгое молчание в лимонном свете северной зари.

— Вот я и говорю… Что ты будешь делать, папа, если мы… если ты не сможешь меня найти?

И тогда, тяжело вздохнув, Володя рассказал и про это:

— Если я не смогу тебя найти и вернуть домой, я приеду в Израиль. Я напишу обо всем, что произошло, и положу пакеты со своёй статьей в редакции нескольких газет — чтобы шуму было побольше. Я сам выйду на людную улицу в Яффе или Иерусалиме — там, где толпа погуще. Я буду идти с автоматом и бить от бедра по толпе. Мне будет безразлично, в кого попадут пули: в мальчиков, девочек, стариков, старушек. Я не пройду далеко, потому что Израиль — осажденная страна, там много оружия у всех, и солдаты домой ходят тоже с оружием. Но я буду идти сколько смогу, буду менять рожки, пока не убьют. И если я не смогу вернуть своего мальчика, то и люди, укравшие моего ребенка, потеряют много своих детей.

— Это как поляне резали древлян: раз вы так, то и мы вас…

— Ну что делать, если люди по-другому не понимают. Если они считают полноценными людьми только самих себя, а с другими людьми не умеют договариваться, то что делать? Если они не разговаривают, а воюют? Они сами делают так, что с ними нельзя договориться, их можно только побеждать…

Рано, ох рано для мальчика… Как ни упрощенно говорил Володя, а много ли понял его двенадцатилетний сын? Дай бог, чтобы он уловил основное.