— Да не допустят этого великие боги, — тихо сказалконсул, — я все это знаю. Цезарь, действительно, ничуть не лучше, но онхоть внешне сохраняет лояльность нашим демократическим принципам. И с ним можновсегда договориться. А с Катилиной нельзя найти общего языка, он готов на все.Ты ведь помнишь, как он планировал в прошлом году мое убийство, и толькоблагодаря длинному языку Квинта Курия и его любовницы Фульвии, которая оченьпомогла нам тогда, мне удалось избежать этой опасности. Теперь Катилина сноварвется в консулы. Представляешь, что может произойти в Риме: консул — Катилинаи претор — Цезарь, какая прекрасная компания в городе! Катилина не остановитсяперед насилием, он откроет ворота Рима толпам рабов, гладиаторов, предастсясвоим низменным порокам, установит личную диктатуру, и республика падет. Пока яжив, я буду бороться против Катилины и его сторонников. И для этого нам оченьнужен Цезарь. Если катилинарии получат власть… — Цицерон вздрогнул, словноэта мысль только пришла ему в голову, — нельзя остановить удар волныголыми руками, нельзя остановить бешено мчащуюся колесницу на полном скаку.Только уже будет поздно. Уже сейчас почти поздно. Мы должны обязательнодоговориться с Цезарем.

— Почему почти поздно? Что-нибудь случилось? —спросил Катон.

— Сегодня ночью на вилле Лентула была убитаФульвия, — мрачным голосом сказал консул.

— У тебя есть доказательства?

— Нет, к сожалению. Аврелия Орестилла, которая привелаее туда, клятвенно утверждает, что Фульвия утонула, но один из гостей Лентуларассказал мне все. Я не могу пока назвать публично его имени, дабы не бросатьна него подозрений. Ведь если Катилина узнает про него, несчастного постигнетучасть Фульвии. Но заговорщики уже начали действовать. Сегодня ночью на виллеЛентула они наметили план предстоящих действий. Вот почему с самого утра яотменил всякие визиты ко мне, окружил дом стражей и объявил о завтрашнемзаседании сената. Я выступлю против этих безумцев еще до выборов, заставив ихпризнаться в своих преступных действиях. Самое страшное, что теперь у Катилиныесть армия, — торжественно закончил Цицерон. — Я получил известие изЭтрурии. Гай Манлий, давний друг и почитатель Катилины, собирает тайно войска.Это гражданская война, Катон.

Известие поразило сенатора. Он побледнел, не произнося нислова, ухватился за скамью кончиками пальцев.

— Что ты намерен предпринять? — спросил он оченьтихо у консула.

— Прежде всего договориться с Цезарем. Завтра я расскажуобо всем в сенате. Всем четырем городским когортам приказано удвоить обычныепосты. Мои люди внимательно следят за Катилиной и его сообщниками.

— А кто поведет консульское войско в случаевойны? — спросил Катон. — Ведь Гай Антоний Гибрида, наш второй консул,друг Катилины. Он не выступит против него.

Цицерон довольно улыбнулся.

— Я предусмотрел и это. Когда несколько дней тому назадя выступил в народном собрании, друзья были недовольны моим решением, отметивлишь, что я произнес великолепную речь. Я специально отказался от Македонии впользу Антония. Серебряные рудники Македонии слишком большая добыча, чтобы еютак просто рисковать. Антоний согласился возглавить войско против Катилины.Конечно, я не доверяю ему до конца, и у него в лагере будут мои люди, которыепроследят за всеми действиями консула, докладывая мне о каждом его шаге.

— Нужно послать к нему легатом[46]Марка Петрея. Я его давно знаю. Это старый сулланский ветеран, человекмужественный и отважный, — предложил Катон.

— Согласен, — наклонил голову консул, — крометого, во всех четырнадцати округах Рима, по всем двумстам шестидесяти пятикварталам города я разослал своих людей, агентов, вольноотпущенников, рабов,торговцев. Я уже послал известие Помпею, чтобы часть его сил спешно выступила изСирии. И теперь мы будем ждать. Один неверный шаг Катилины, и я сразу примумеры.

Цицерон поднял руку, сжатую в кулак.

— Нужно будет так наказать виновных, чтобы это надолгоотбило у всех желающих саму мысль о возможности диктата. Времена Мария и Суллыдавно прошли.

Катон молчал, он понимал, что Цицерон как опытный политикготовит неопровержимые доказательства, изобличающие Катилину и его людей, дляпоследующего процесса над ними.

— А Цезарь нам нужен в противовес Катилине. Пусть он неподдерживает нас, но пусть и не оказывает содействия катилинариям.

В глазах консула сенатор увидел твердую веру в конечныйуспех. «Видимо, Цезарь действительно необходим в этот момент, — сотвращением подумал Катон, — кто первый сумеет договориться с ним, а затемнанести удар, тот и победит. И если Цицерон опоздает, то ему уже не сужденоувидеть календы следующего года. Завтрашнее заседание сената может многоепрояснить. Консул не имеет права ошибаться. Речь идет не только о судьбегосударства. Цицерон будет спасать и собственную жизнь. А значит, он будетвдвойне осторожен. И все-таки гражданская война». Вспомнив слова Цицерона,Катон внутренне содрогнулся.

— Великие боги, спасите нас от самих себя, —неслышно прошептал он.

Пусть дела твои будут такими,

Какими ты хотел бы их

вспомнить на склоне жизни.

Марк Аврелий

Пока в курии Гостилия шла оживленная беседа между Цицерономи Катоном, на противоположной стороне Палатина, на улице Субуры, быстродвигался человек, о котором с такой ненавистью и подозрением говорил МаркПорций Катон. Цезарь, очевидно, очень спешил, даже не останавливаясьпобеседовать с встречающимися знакомыми и друзьями. Ограничиваясь короткимдружеским кивком, он шагал дальше.

В «Вечном городе» хорошо знали верховного понтифика, чьянеслыханная щедрость и многочисленные любовные связи были постоянной темойсплетен и разговоров. Слухи о поведении выдающегося человека, его интимнойжизни всегда волнуют толпу больше, чем даже деяния самой личности. Так ужустроен средний человек. Ничто не волнует так толпу, как низвержение бывшихавторитетов, доказывающее всем истину, что человек слаб и ничтожен. Ничтожествуне страшно находиться в толпе себе подобных. А падение бывшего величия,развенчание триумфаторов служат своеобразным бальзамом для душ слабых иничтожных, радостно сознающих, что и великие мира сего подвержены слабостям,страстям и сомнениям и, как обычные люди, имеют недостатки и порочныенаклонности.

Цезарь знал это и поэтому всегда с улыбкой выслушивал всесплетни и пересуды о своем поведении. Он неистово верил в успех сильнойличности и преклонение толпы перед таким человеком. Люди прощают все толькотому, кто становится их кумиром, предметом их обожания и преклонения. «Тому,кто сумеет обуздать и повести за собой к единой цели эту малоуправляемую толпу, —считал Цезарь, — сливаясь с ней в одно целое и становясь выразителеминтересов этой разноликой массы людей».