— Давай.

Михаил неторопливым тоном начал историю своей последующей жизни, что ждала его в Кузьминках, куда он переехал с родителями. Его история была неправдоподобно жуткой. Мне кажется, что лучше будет её услышать от первого лица…

…Лицо Михаила после общения с любимым компьютером посвежело. Он подобрел, даже повеселел. Достав из холодильника маленькую бутылочку коньяка, он подлил из неё себе в чай. — Как ты, будешь? — Он указал взглядом на бутылочку.

— Давай, капни немного. Только совсем чуть-чуть.

— Хорошо. — Миша плеснул мне коньячку и начал свой рассказ:

— Прежде, Дима, я думал, что мы сами формируем мир вокруг себя. Теперь я вижу, что ошибался. Мир вокруг, словно скульптор, лепит человеческие души. И очень важно, в какую среду ты попадешь. После того, как мы с родителями переехали в Кузьминки, в моей жизни многое поменялось. Новые одноклассники приняли меня подозрительно. Мне стало интересно общаться со старшими ребятами нашего двора. Они курили анашу в подъездах и говорили о всякой мистике. Они называли себя готами…

Готы не любили день, а ночью пробирались на московские кладбища и бродили там до утра. Готы употребляли наркотики, смотрели фильмы ужасов и читали книги про вампиров. Почему-то они казались мне удивительно привлекательными.

Темная готическая романтика увлекла меня настолько, что я позабыл про все на свете. Я притягивался к этой дворовой компании все сильней, отдаляясь все дальше от родных и школы.

Я начал одеваться во все черное и потихоньку пробовать наркотики. Нашим лидером и заводилой был парень по кличке Мороз, ему было уже восемнадцать, но предпочитал общаться не со сверстниками, а с нами — тринадцатилетними-пятнадцатилетними пацанами. С нами он чувствовал себя лидером. Не сказать, чтобы Мороз был злым пацаном или тираном, скорее это был добрый малый, который не хотел прогибаться под систему, не хотел становиться винтиком общества. Это в нем нас и привлекало.

Я стал воровать у родителей деньги, чтобы на равных с ребятами покупать алкоголь и наркотики. Мои дворовые отлучки стали сказываться на учебе. Под влиянием компании мне стало действительно непонятно, зачем мне вообще учиться, для чего? Положить полжизни на учебу и поиски нормальной работы, чтобы в старости умереть? Выбиваться из сил, лезть из кожи вон, чтобы получить повышение на работе, чтобы оттяпать кусок пожирнее. Зачем? Я и сейчас этого не понимаю, Дима. Зачем? Лучше прожить свою жизнь так, как хочется, и умереть молодым, когда сам захочешь умереть.

Постепенно я обозлился на весь мир. Родители стали казаться мне олицетворением управляющей силы общества, которое хотело подчинить меня себе, забрать силы, высосать душу и выкинуть на помойку. Я стал часто скандалить и убегать из дома. Мороз одобрял мой протест против общества.

Я думал тогда, что мы аристократы, которые лучше всего понимаем жизнь, так как любим смерть и все, что связано со смертью. Мороз так учил нас:

— Обычные люди — это быдло. Всё, что они могут, это пристроиться к теплому местечку и постараться прожить свою недолгую жизнь без потрясений и бед. Они живут для того, чтобы сдохнуть, так и не поняв, что такое настоящая жизнь. Но мы не такие, мы лучше, потому что честней. И мы будем жить, так как нам нравится. Мы не будем отправляться рано утром на работу вместе с этими заспанными уродцами, уткнувшимися в газеты.

Мне эти слова были очень близки. Я сам всегда хотел выделиться из толпы, но при этом не хотел оставаться один. Компания Мороза стала для меня ближе, чем семья. Мороз приучил нас тушить окурки о собственное тело, чтобы мы не боялись боли. А чтобы мы полностью перестали бояться смерти, Мороз приучил нас бродить ночами по кладбищам. Особенно мне нравились Донское и Немецкое кладбища.

Мороз часто ходил какой-то сумрачный и был, как говорится, на своей волне. Мы старались не задавать ему вопросов, потому как знали, что его реакция может быть очень жесткой. Однажды, когда мы были с ним наедине, я спросил о причине его плохого настроения. Он хотел было рассердиться, но потом сменил гнев на милость и рассказал мне всю правду, взяв обещание, что я никому ничего не скажу.

Тогда Мороз рассказал мне тайну своей семьи — его прадед по матери был репрессированным священником-черносотенцем. Он был расстрелян в Бутово.

Мать, учительница географии, никогда не говорила Морозу правду, предпочитая солгать, что дедушка погиб на войне. Отец Мороза работал инженером в одном московском НИИ. Родители не ладили друг с другом и часто ругались. Если спор и ругань разрастались, Мороз всегда принимал сторону матери. Однажды родители ругались, а Мороз сидел в своей комнате и читал книгу про вампиров. Услышав, что градус ссоры повысился до критической отметки, когда отец мог и руки распустить, Мороз выбежал из комнаты и стал защищать мать, сжав кулаки.

Тогда отец посмотрел на него с презрением и сквозь зубы процедил:

— Поповское отродье! Ты, как и твой прадед, подлец и преступник! — Отец только махнул рукой, наскоро оделся и вышел на улицу.

Мороз стал распрашивать свою мать, о чем это отец говорил — какой еще священник? Тогда мать, сквозь слезы, и рассказала ему про своего дедушку — его прадеда. Он был настоятелем храма святых мучеников Космы и Дамиана в подмосковном селе. Его обвинили в контрреволюционной деятельности и расстреляли. Мать была раньше вынуждена скрывать свое происхождение, но теперь всё это было уже несущественно. Когда Мороз услышал про то, что его прадед не погиб геройски на войне, а был расстрелян, как преступник и враг народа, он почувствовал себя не очень хорошо. Тем более, что его отец был заправским атеистом, хоть и неудачником, но членом Коммунистической партии.

Родители, как это всегда было, скоро помирились, но Мороз надолго запомнил озлобленное лицо отца, когда тот говорил про его расстрелянного прадеда — «подлец и преступник». А его самого — своего родного сына — отец назвал «поповским отродьем».

Мороз так и не смог простить отцу жестких слов, сказанных в тот вечер. Вскоре после этого он стал ещё больше отдаляться от родных и находить утешение на улице, в дворовых компаниях, алкоголе и наркотиках. Насколько я знаю, Мороз никому, кроме меня, об этом не рассказывал. Он стыдился того, что его прадед был священником, и, в тоже время, у него была какая-то гордость за него.

Поведав свою тайну, Мороз взял с меня клятву, что я буду молчать. Разумеется, я молчал, как рыба.

За давностью лет и, как я думаю, смертью самого Мороза, я нарушаю данное ему слово, чтобы всё встало на свои места. Чтобы ты, Дима, понял, почему я столь злобно оскорбил тебя — священника — у «нулевого километра».

Мороз по своей незрелости или глупости считал, что он перенял дух своего прадеда и теперь может служить Богу или дьяволу или абсолюту. В его голове все было спутано: готы, вампиры и православные обряды. Всё было в одной куче. Он неспроста доверился мне, потому что я умел держать язык за зубами и хранить тайны. Частые периоды морозовской депрессии происходили от его душевных колебаний. В такие дни он ходил сумрачным, вынашивая какой-то замысел. Я видел это.