– Одна, жду, без Жанны д’Ардель.

– В чем я абсолютно не сомневаюсь.

– Нет, все-таки… хотите, объясню вам, кто такая княгиня Сардони? Иначе вы так и будете пребывать в приятном неведении.

– Методика воздействия, к которой вы, Фройнштаг, прибегаете, – незло констатировал обер-диверсант рейха, – именуется «утонченным, сугубо женским садизмом».

Коренастого, по-тюленьи неуклюжего морского офицера, обхаживавшего пышнотелую корсиканку, Скорцени и Фройнштаг выживать не понадобилось. Насладившись одиночеством, купанием и ласками, которые не прерывались ни на суше, ни в воде, эти двое загорелых влюбленных поспешно оделись и уступили поле сражения без боя.

– Моя ошибка заключается в том, что в свое время не направил свои стопы в военно-морской флот, – молвил Скорцени, глядя вслед неплохо сложенному морячку, успевшему загореть так, словно не служил здесь, а наслаждался свадебным путешествием.

– Вас, штурмбаннфюрер, обязательно направили бы в Северный флот, – исключительно из вредности своей напророчествовала Фройнштаг.

Она вообще никогда не отличалась кротостью нрава, однако в последнее время характер ее стал просто-таки несносным. Судя по всему, все еще не могла простить ему флирта с княгиней Сардони.

– Вы не позволяете мне ни на минуту забыться, ни на грош пофантазировать, – добродушно проворчал обер-диверсант рейха, оставляя за собой право в любой ситуации оставаться снисходительным. Должна же когда-нибудь Лилия оценить это и простить. Как в свое время Отто простил ей страсти в бассейне, на вилле архитектора Кардьяни, когда она чуть было не растерзала бедную «смазливую итальяшку» в порыве своих лагерно-лесбиянских страстей.

А вот место Фройнштаг присмотрела удивительное. Войдя в отвоеванную бухточку, она не стала разбивать пляжный лагерь там, где нежились моряк и корсиканка, а обошла небольшую каменную россыпь и оказалась в настоящем фьорде, хотя и обращенном своим входом на север, но залитом палящим солнцем корсиканского юга. Изумрудная трава, акварель залива, высокие скалы, ограждавшие аборигенов от любопытства и ветров.

– Теперь вы знаете, где мы соорудим свою хижину, когда война наконец завершится, – мгновенно подобрела Фройнштаг настолько, чтобы хоть чуточку смягчить приказной тон, в котором довела до сведения штурмбаннфюрера свои жизненные планы.

– Вы развеяли мои последние сомнения на этот счет, Фройнштаг.

Они появились во фьорде в штатском одеянии: на Лилии было длинноватое, чуть ниже колен, легкое платье, Скорцени же облачился в серые брюки и темно-синюю безрукавку. В таких одеждах они могли появляться где угодно, и везде, по замыслу Отто, их должны были бы принимать за местных горожан.

– И все же своими шрамами, штурмбаннфюрер, вы сводите на нет всю нашу маскировку, – мрачно шутила Фройнштаг. Она успела расстелить небольшой коврик, которым пользовалась еще на лигурийском побережье Италии, и легла на спину, слегка поджав при этом ноги, ровно настолько, чтобы оголить икры и поиграть Скорцени на нервах. – Как бы вы, мой дорогой, ни наряжались, все равно в любом порядочном обществе вас станут принимать за отпетого уголовника.

– Лучше бы все-таки – за диверсанта.

– Исключено, – критически скользнула взглядом по его лицу Лилия. – Явно не тянете. Фактура не та, да и само выражение этого увенчанного шрамами лица…

– В общем-то, я и не стараюсь скрываться, – пожал плечами обер-диверсант.

Он как можно незаметнее осмотрел вершины громоздившихся вокруг их убежища утесов, полосу залива – и остался доволен тем, что все голоса доносились откуда-то из-за гребней, а единственный парус рыбацкой лодки находился настолько далеко в море, что его попросту не следовало принимать в расчет.

Убедившись, что им здесь никто не помешает, Отто опустился на колени у ног женщины.

– Только не вздумайте набрасываться на меня, штурмбаннфюрер, – игриво предупредила Фройнштаг, расстегивая халат и обнажая замысловатую итальянскую кофточку для купания, соединявшую в себе бюстгальтер и верхнюю часть купальника. – Если я закричу, вам вряд ли удастся убедить жандармов, что вы мой супруг. Коим никогда и не являлись.

– Вы забыли, что рейхсфюрер призывает солдат СС ко внебрачным связям. Что у нас это поощряется, – улыбнулся Скорцени своей чарующей «улыбкой Квазимодо».

– Ради продолжения рода, Отто, только ради продолжения рода и поддержания чистоты крови[8]. Но ведь вы и не собираетесь использовать меня для продолжения рода?

– Почему бы и нет? Что вас смущает?

– Да слишком уж роль для вас непривычная, к тому же явно неармейская.

– Ваша неопытность в этих делах меня не отталкивает. Скорее наоборот…

– Давно известно, что по части внебрачных связей вы явно переусердствовали. По-моему, это единственный приказ рейхсфюрера, который в СД выполняется с неистребимым рвением.

Однако слова женщины никакого значения сейчас не имели. Скорцени похотливо осмотрел ее шею, открытую часть груди; сдерживая волнение, провел руками по едва помеченным южным загаром ногам…

– Если я и раздеваюсь, то вовсе не потому, что решила отдаться вам, штурмбаннфюрер, – предупредила его Лилия, окончательно сбрасывая халат и принимаясь за юбку. Трусики у нее были из такой же ткани, что и кофточка-бюстгальтер, и выглядела она в этом купальном костюмчике весьма экстравагантно. Как-никак Скорцени привык к черной строгости ее эсэсовского мундира, под которым все было точно таким же строгим и неприступным. В этом итальянском купальнике Лилия представала перед ним в облике взбалмошной девицы из предместья.

Улегшись рядом с женщиной, Скорцени несколько минут молча любовался ее красотой, а Фройнштаг, с хитроватой улыбкой шаловливого ребенка, следила за каждым его взглядом, каждым движением, то и дело перехватывая привычно блуждающую по всему ее телу руку мужчины.

Как можно нежнее обхватив ладонями разгоревшиеся щеки Лилии, обер-диверсант приподнял ее голову и нежно поцеловал в губы, подбородок, шею… Лилия не сопротивлялась, наоборот, тянулась к нему и, закрыв глаза, улыбалась каким-то своим, только ей понятным и доступным мыслям и чувствам.

– Нет, Скорцени, – все же возобладал в ней дух противоречия, как только штурмбаннфюрер немного угомонился. – Тому, что вы, отпетый грубиян, предстаете здесь в роли моего любовника – тоже никто не поверит. Словом, у вас почти не осталось никаких шансов на успех, мой закоренелый диверсант, известный еще и как «человек со шрамами».

– Никаких, дьявол меня расстреляй, – легкомысленно согласился Отто, вновь ложась рядом с девушкой на краешек подстилки. Это была поза преданного хозяйке сторожевого пса. – Вам не кажется, что у нас с вами, унтерштурмфюрер Фройнштаг, и любовь получается какой-то гестаповско-эсэсовской?