Совсем легкая! Виктор подстраховывал меня на мопеде. В случае чего мы собирались проскочить на пляж по узкой асфальтированной дорожке между двумя виллами, которую я приметил, когда мы разворачивались на такси. Машине там было не проехать.

Ну, а если те ребята вытащат свои пушки и без объявления войны просто примутся палить нам в спину? Это же Израиль! Да — тут мы могли надеяться только на удачу. И на то, что до таких крайностей дело не дойдет.

Мы с Виктором заняли позицию за кустами на незастроенном участке метрах в пятидесяти от Лининого дома. Это было большой удачей. Машина наружки оказывалась к нам носом, и чтобы преследовать нас в случае осложнений, ей пришлось бы разворачиваться в узком переулке.

Под ногами у нас похрустывали осколки стекла и битый кирпич. Кусты, как я тут же убедился голыми ногами, оказались зарослями крапивы. Теперь, когда солнце уже давно согревало другие меридианы, температура стремительно опускалась. На мне, напомню, была майка и шорты, и после пятнадцати минут стояния в засаде у меня зуб на зуб не попадал. Виктор попытался отдать мне свою ветровку, но под ней у него была лишь рубашка с короткими рукавами, и я отказался. Я посмотрел на часы: половина одиннадцатого. Лина могла уже сто раз выгулять свою шавку, если та у нее по-прежнему жила.

Чтобы согреться, я, высоко поднимая колени и вовсю работая локтями, изобразил бег на месте. Это было скучно, и я понемногу, со скоростью несколько сантиметров в секунду, стал удаляться по тропинке вглубь участка. И тут я услышал едва уловимый «фью!» — присвист Виктора. Я оглянулся: два из трех окон первого этажа погасли — свет оставался только в центральном, видимо, в прихожей.

Я поспешно вернулся на позицию. Входная дверь приоткрылась, и в щель просочилась на поводке такса. Она скатилась по ступенькам крыльца и, вытянув весь запас поводка — это был такой, на рулетке, — остановилась на дорожке, виляя хвостом, от чего вся задняя часть ее туловища ходила ходуном. Теперь на крыльцо вышла женщина. Она прощупала карман куртки, проверяя, там ли ключи, и захлопнула дверь. Это была не Лина.

Женщина была высокой, но и ненормально, болезненно толстой. В Америке, где питаются гамбургерами, жареной картошкой и поп-корном, а порцией в ресторане можно накормить троих, такой тип людей, независимо от пола, возраста и расы, встречается вам на улице в среднем каждые триста метров. Но в остальных частях света это — редчайший феномен. Вот она шла по дорожке, слегка расставив ноги, чтобы не натереть до крови ляжки, и покачиваясь от перемещения в пространстве огромной массы. Собака тащила ее вперед на поводке, и женщина вошла в круг света от уличного фонаря. Я замер. Нет, это была она, Лина!

Мы все-таки никогда не бываем готовы встречаться со старыми знакомыми через много лет! В прошлый раз это была цветущая молодая женщина, упархивающая с галантного свидания, — сейчас это была ее бабушка.

Я не успел сосчитать в уме, сколько же лет прошло. Какая-то пружина внутри меня распрямилась, и в следующий миг я уже выбегал из-за кустов на тротуар напротив их дома. Так я и задумывал: я хотел, чтобы Лина, если она выйдет, сначала увидела меня, узнала и сообразила, как быть дальше, когда я, достигнув последнего ряда вилл и развернувшись там, побегу обратно по ее стороне.

Хотя я и был в кроссовках, мой бег гулко отдавался в ночной тишине, еще более ощутимой из-за далекого мерного шума прибоя. Такса, обнюхав ствол, задрала ногу у ближайшего платана или эвкалипта, мне в темноте было плохо видно. Лина смотрела в мою сторону. Я вбежал в круг света прямо напротив ее дома, и теперь мое лицо должно было быть явственно различимо. Я повернулся к ней, что, в сущности, было нормально для человека, бегающего по вечерам — мало ли какая знакомая соседка вышла? Взгляды наши встретились, но было слишком темно, чтобы я по ее глазам мог понять, узнала меня Лина или нет.

В машине наружки, припаркованной на противоположной стороне улицы, мужчины прекратили разговор и теперь внимательно наблюдали за мной. Я игнорировал их, как только что и появление Лины. Я продолжал бег, всеми силами сдерживая себя, чтобы не оглянуться. Хотя и они, и Лина могли повести себя так, что в дальнейшем план мой провалился бы с треском!

Я добежал до последнего ряда вилл и узкой дорожки, ведущей на пляж, которая в случае осложнений должна была служить нам для отступления. «Если не поговорю с Линой, так хоть согреюсь», — подбодрил я себя. Я перебежал через дорогу и теперь, наконец, увидел, что же происходило за моей спиной. К моему облегчению, сотрудники наружки из машины не вышли, хотя, подбежав ближе, я заметил, что головы их были повернуты в мою сторону, Лина же, увлекаемая таксой, удалялась от нас, перегораживая тротуар своим необъятным телом. Узнала она меня или нет? Сообразит, что мне надо сказать? И захочет ли?

Я пробежал мимо машины наблюдения, каждую секунду ожидая услышать за спиной звук открываемой дверцы. Впереди слева пару раз рыкнул двигателем мопед Виктора — легкая кавалерия готовилась к выступлению. Мы рассчитали так, что если наружники выйдут, чтобы задержать меня, он подхватит меня на мопед, и мы пронесемся мимо них. Пока они развернутся, мы уже выскочим на пляж через узкий проход. Я все же надеялся, что они не откроют огонь нам в спину.

До Лины оставалось десятка полтора метров. Такса вынюхивала что-то в кустах справа от тротуара. Лина повернулась ко мне боком и громко сказала по-русски:

— Не подходи ко мне!

Она делала вид, что разговаривала с собакой, но я понял, что обращалась ока ко мне. Теперь между нами оставалось несколько шагов. Лина посмотрела на меня: глаза ее были мокрыми от слез. И тут она сказала — мне сказала! — какое-то странное слово, типа «оч-ха».

Я как раз обегал ее — иначе нам было не разминуться. Лина наклонилась к собаке, вроде бы разговаривая с ней, и еще раз явственно произнесла:

— Я тебе говорю: оч-ха!

Я вспомнил, что она не произносила звук «р». Такса разразилась громким лаем и попыталась укусить меня за икру. Пользуясь шумом, я шепнул Лине:

— Спасибо. Держись!

Я уже пробежал пару кварталов, а Виктора все не было. Я остановился на перекрестке и осмотрелся: во все стороны — лишь пустынные улочки с редкими фонарями. Спереди появился вдруг луч фары, и я с облегчением почувствовал, что не один в этом мире.

— Я не хотел рычать на весь квартал у дома, — сказал, подрулив ко мне, мой напарник.

— Правильно сделал.

Через десять минут, покружив для очистки совести по окрестным проулкам, мы въезжали во двор нашей виллы.

— Как, как ты сказал, друг мой? Оч-ха? — спросил Кудинов, выслушав мой рассказ.

— Это не я сказал, это Лина сказала. Да, оч-ха.

— И что это значит?

— А как, по-твоему?

— Откуда мне знать?

— А мне?

— Ты же там был!

— Но это все, что она мне сказала.