Я сделал кое-какие почеркушки у себя в блокноте и наконец предложил:

— Что если так? «На нашем пути, куда ни кинь взгляд, простиралась испаленная жаром войны, иссеченная снарядами степь. Вдали, на расколотом взрывами горизонте…» – и осекся – такой пошлятиной дохнуло на самого от собственной писанины.

Маршала, однако, мои скромные литературные потуги привели едва ли не в восхищение:

— Во, молодцом! То что надо! — воскликнул он. — Как бишь там? «Иссеченная»… Здорово! Давай, моряк, жми дальше в том же духе! А ежели что еще…

— Корней Корнеевич… — отважился я.

— Ась?

— Знаете, про бои многие военные писали в своих мемуарах. А вот бы о чем-нибудь еще…

— К примеру?

— Ну, вы прожили большую жизнь, были, наверно, и другие запоминающиеся события? Может быть, какие-то трения с властями?

— А чего мне с ними тереться? — не понял маршал. — В бане, что ли?

— Может, арестовать вас когда-то пытались? — подсказал я (уж больно хотелось вкрапить в маршальский «мемуар» ту историю). — Сейчас многим это особенно могло бы быть интересно.

— Арестовать?.. — хмыкнул Корней Корнеевич. — Охотников-то хватало. Ну да чего их поминать-то, покойничков?

— А все-таки расскажите, — стал клянчить я. — Сейчас об этом вполне можно написать.

Маршал задумался ненадолго и согласился:

— Оно правда, времена нынче – мели что хочешь… Ладно, чего ж не рассказать. Была одна историйка…

Я уже приготовил блокнот записывать, но поведать мне Корней Корнеевич так ничего и не успел – в этот самый миг в кабинет вшагнул майор Евгень Евгеньич и звонко щелкнул каблуками.

— Чего? — спросил Снегатырев. — Ладно, ладно, говори, — и указал в мою сторону: – Он – свой.

— Только что звонили из Центра… — косясь на меня, произнес тот нерешительно.

— Чего там? Опять? — нахмурился маршал.

— Так точно – опять!

— Эдак помереть не дадут, — пожаловался мне Снегатырев. — Ну, ты иди, морячок, сочиняй, после покажешь… Касьяныч! — позвал он.

В мгновение ока расторопный ветеран был тут как тут.

— Проводи, Касьяныч, служилого, — кивнув на меня, распорядился маршал. — А ты, — сказал он мне, — ты давай, морячок, не скучай, работай. С этим со всем разберусь – тогда свидимся.

Выходя из кабинета вслед за Калистратычем, я оглянулся и увидел, как Снегатырев взводит затвор пистолета. То же самое сделал и майор.

— Сообщи – выезжаю, — приказал ему маршал и сунул пистолет в карман кителя.

* * *

Комнатка, отведенная мне в верхнем этаже маршальского дома, отличалась неприхотливой казарменной простотой: казенная железная койка, застеленная суконным одеялом, стул, стол, видавшая виды настольная лампа с облезлым абажуром, такая же облезлая тумбочка. Всё. Впрочем, большего мне было и не нужно.

Уже подступила ночь, а я все еще сидел над своей галиматьей, не в силах выкарабкаться из слов. В моей разбухшей от событий этих двух дней голове они давно уже потеряли всяческий смысл и отдавались пустым гулом, как если стукнуть палкой по порожнему горшку. «…На всем нашем пути, куда ни кинь взгляд…» Или лучше – «куда ни брось»?.. Нет, наверно, все же «куда ни кинь».. «…Куда ни кинь взгляд, простиралась испаленная жаром войны, иссеченная снарядами степь…» Муть, конечно. Сойдет, впрочем… «Вдали, на расколотом взрывами…» А может, «на распаханном»? «…на распаханном взрывами горизонте… со всех сторон…» Нет, все же чушь! «…на расколотом взрывами горизонте с грохотом взметались…»

Без стука открылась дверь, и в комнату вошла Лайма с подносом. Юбочка на ней была уже другая – даже еще короче, чем в прошлый раз.

— Сережа, ужин, — сказала она, располагая рядом с моей писаниной чай и бутерброды.

Все-таки она была фантастически красива!

— Спасибо! — Я вскочил с места. И, чтобы она не сразу ушла, спросил: – Лайма, а вы давно здесь?

— Давно, — сказала она, кажется, не очень склонная к беседе, — но скоро уже уйду.

— И куда, если не секрет?

— В Центр, конечно. Не всю жизнь подносы носить.

— А там что вы будете делать? — тянул я не складывавшуюся явно беседу.

— Откуда знаю? — пожала красавица плечами. — Какая вакансия будет… Неважно! Главное – туда попасть. Через год обещают перевести.

— Ну, еще через целый год!.. — обрадовался я, довольный, что еще не раз увижу ее, однако Лайма восприняла мои слова по-своему.

— Вы думаете, вас туда возьмут раньше? — жестко спросила она. — Хотя – с вашим дядей… Ведь Погремухин – ваш дядя, так?

Я растерялся:

— При чем тут дядя?.. Да и не больно, честное слово, я туда рвусь.

Лайма смерила меня уничижительным взглядом:

— Не считайте меня дурочкой, Сережа. Тут все хотят в Центр. — С этими словами она взяла поднос и повернулась к двери, но я прикоснулся к ее плечу:

— Минутку… Лайма… — Не знал, как продолжить, но больно уж не хотелось, чтобы она уходила.

Красавица горделиво отстранилась от меня:

— Только без рук, Сережа – вы еще слишком тут новенький, чтобы руками…

Я вконец смутился:

— Простите… Я только хотел… Может мы куда-нибудь сходим? Тут где-нибудь поблизости кинотеатр есть? Давайте, правда, завтра – в кино, а?

Теперь Лайма смотрела на меня, как на законченного недоумка.

— Не говорите глупостей. Хотела бы я посмотреть, как вы, Сережа, отсюда выйдете, — сказала она надменно и выплыла из комнаты.

Подтверждением ее слов был громогласный лай волкодавов, грянувший со двора.

Некоторое время поразмыслив над своим положением и ни к какому итогу так и не придя, я снова уселся за стол и нехотя начал перечитывать написанное. «…исчерненная разрывами снарядов степь… Вдали, на расколотом горизонте… куда ни кинь взгляд…» Было уже!.. «…на расколотом взрывами горизонте с грохотом взметались…» Бред сивой кобылы!

Я явно иссяк, ничего путного получиться нынче у меня уже не могло. Мысли непроизвольно перескакивали с маршальских подвигов к судьбе неизвестного мне, канувшего в никуда Бузюка. На сегодня хватит, решил я в конце концов. В сердцах вымарал последние строки, отшвырнул ручку и перед тем, как расстелить койку, оторвал листок настенного календарика.

Грядущий день, если в этом гиблом месте он вообще обещал быть, то он обещал быть первым октября.