Эта неолиберальная концепция — Россия как часть единой мировой системы, где топ-менеджеры получают миллионы, а рабочие — считанные рубли — погибла в эпоху санкций. И до санкций она не была морально оправдана, а сейчас она и практически устарела и больше не работает. Привлекли ли крупные российские компании иностранных топ-менеджеров? Нет, не привлекли. Привлекли ли, сманив высокими окладами, западные компании, хоть одного русского топ-менеджера? Нет, не привлекли. Не приходится опасаться, что «Дойче Бан» сманит Якунина, а «Стандард Ойл» — Сечина. Через границу им не перескочить, она нынче высокая. Нет единого мирового рынка труда, ни для слесарей, ни для менеджеров.

Двадцать лет топ-менеджеры получали большие деньги — а какой от этого был прок? Большие доходы русских менеджеров не инвестировались в российское народное хозяйство. За свои миллионы они не пооткрывали компаний. Они даже не облагородили окрестности своих дач. Источник в министерстве финансов сказал мне, что гигантские суммы, триллионы рублей, исчезли из российской экономики. Они не инвестированы, не положены в банки, они не работают. Куда они делись? Ими дали взятки, украдкой вывезли из страны и купили на них яхты, или спрятали от греха подальше в сейфы.

На неолиберальном Западе немерянные доходы топ-менеджеров худо-бедно возвращаются в экономику; в России, и в других странах вне Западной Европы и Северной Америки — они уходят за границу или исчезают. Этому способствовал и дорогой рубль. Мы жалеем, что рубль подешевел — а нам бы жалеть, что он был таким дорогим. Высокий рубль подорвал русскую промышленность, она не смогла конкурировать с иностранной, а большие доходы в дорогих рублях были конвертированы в валюту и уехали на запад.

Так, в Японии период высокой иены вспоминают там с ужасом — тогда японцы скупали содержимое дорогих бутиков в Париже, и вогнали страну в страшный многолетний кризис. Но в Японии не было ядовитого сочетания высокой иены, гигантских зарплат, трудностей инвестирования и готовности перебраться за рубеж, как у менеджеров в России.

Пока взаимоотношения России с США и Европой не вступили в нынешний грозовой период, можно было безмятежно радоваться. Но сейчас, когда утечка капиталов стала опасной для страны, непомерные оклады менеджеров и доходы чиновников сразу конвертируются и уходят из России. Настало время уравнения доходов.

Нет, я не призываю к уравниловке. До нее далеко, как до Луны. Но пора убавить разбег, потому что высокие доходы не остаются в экономике страны. Даже при Сталине уравниловки не было. Но он не платил многотысячных зарплат, потому что понимал — с такими деньгами люди ничего сделать не смогут.

Есть простое средство регулирования доходов — налоги. На высокие доходы — высокие налоги. Если уж мы говорим о мировой системе, нигде не бывает таких низких плоских налогов — кроме Уганды. России нужен прогрессивный высокий налог, в результате которого доход топ-менеджера станет лишь в несколько раз выше среднего. А изъятые средства пополнят казну и увеличат зарплаты учителей, врачей, инженеров. Чем выше и прогрессивней налоги, тем лучше живет страна. Швеция процветала при максимальной ставке подоходного налога 102 %.

Не только Шмаков, Глазьев, Делягин говорят о либеральном заговоре против России — Пол Крейг Робертс, друг России и помощник министра финансов в США считает, что «неолиберальные экономисты, контролирующие русскую экономическую политику, опасней для суверенитета России, чем санкции и ракетные базы США». Путин верит в возможность придерживаться золотой середины между противоположными тенденциями, но эта линия исчерпала себя.

Провозглашенная цель Путина — экономическая и политическая независимость России, ее освобождение от полуоккупации, по его словам, вступила в прямое противоречие с его желанием сохранить заоблачные оклады менеджеров госкомпаний, низкое налогообложение, свободу вывоза капиталов, оффшорную экономику. Вспомним, что и доктор Джекилл и мистер Хайд могли тянуть совместное существование в одном теле только до определенного момента. В конце концов, состоялся выбор. Время такого выбора стремительно приближается и для президента Путина.

2015 г.

Я потом скажу о евреях, но сначала — несколько слов в защиту плюрализма. У Сервантеса есть замечательная фраза: «История — мать истины». Т. е. не так, как мы бы сказали — не истина порождает историю, а наоборот, история порождает истину. В споре об истории вырабатывается истина, или, по крайней мере, доминирующий нарратив. В России идет спор, как относиться к советскому периоду, и этот, казалось бы, спор о прошлом на самом деле суть спор о будущем.

Снесут ли детсады, чтобы построить виллы, будет ли образование доступным для масс, покорится ли Россия Западу — это решается в споре о прошлом. Но вот парадокс — в прошлом этот спор был бы невозможен или предрешен. При Сталине выходило мало книг, каждая проверялась комиссиями и приносила истину в конечной инстанции, а если не приносила — то газета «Правда» вносила свои окончательные коррективы. Спор о теории относительности, квантовой механике, языкознании, а тем паче истории — не только велся, но и решался окончательно и бесповоротно.

Но в нашу эпоху плюрализма и свободы мнений либеральное «ату его» против Вдовина и Барсенкова удивило меня — нет, не яростью, но своей несозвучностью эпохе. В деле историков виден рецидив советского навязанного единомыслия, который мне напомнил 1990 г. Тогда я приехал в Советский Союз в первый раз, не считая детства. При мне появились первые статьи, которые критиковали курс Горбачева. «Не могу молчать» — статья Нины Андреевой, затем выступление замечательной чеченки Сажи Умалатовой. Какое остервенение эти возражения вызывали у цекистских идеологов перестройки! Они привыкли к единомыслию и надеялись его сохранить, заменив советскую парадигму на неолиберальную. Их оппоненты оторопели — они не верили, что такие, идущие вразрез с курсом генсека, мнения могли быть выражены свободно, они во всем искали заговор, хитрый прием того же Горбачева для выявления несогласных.

И сейчас, в деле историков, мы столкнулись с тем же мощным неизжитым тоталитарным рефлексом, когда критики, а точнее обвинители заявили: «Давайте осудим и передадим в прокуратуру». Так под вывеской борьбы с экстремизмом и с разжиганием розни возрождают статью 70 об антисоветской пропаганде доброго старого УК РСФСР. Прежде чем обсуждать достоинства учебника, нужно сперва осудить попытки тоталитарного зажима.

Ведь Советский Союз пал от недостатка демократии в самом простом смысле слова — не было привычки к демократическому обсуждению. Свобода слова его бы спасла, а не погубила. Если бы в советском обществе можно было спорить и защищать свои мнения, Горбачев бы настаивал на своем, а сторонники социализма или государственники ему бы возражали, как сейчас Кургинян — Млечину. Еще неизвестно, кто победил бы в споре. Но Горбачев унаследовал тоталитарный аппарат полного идеологического контроля, им он и воспользовался.

Этот аппарат был сломан вместе с массой замечательных, хороших, нужных и полезных вещей. Хорошие, полезные и нужные вещи нам не возвратят, но надо бороться с попыткой Сванидзе и его группы возродить тоталитарную идеологию. Его стиль слишком напоминает Сталина — своей агрессивной безапелляционностью, которая так раздражает в его презентации «Суда времени». Сванидзе, как и его сроднику, «чудесному грузину», хочется истины в конечной инстанции. Если уж нет под рукой НКВД — эту истину должна, по его мнению, устанавливать прокуратура.