Пребран же проворно сбежал обратно, а следом выглянула круглолицая женщина. Она открыла было рот, чтобы охаять негодника, что посмел к спящим девкам заглянуть, но, приметив Зариславу, сжала челюсти и торопливо спустилась к гостье, о молодце позабыв.

– Увидимся ещё, пташка, – шепнул Пребран, склонившись над Зариславой так близко, что лица коснулось его дыхание.

Внутри Зариславы всё застыло – слишком откровенным ей показался этот жест. Юноша улыбнулся, сверкнули в темноте серые, но ясные глаза. Пребран отступил и зашагал обратно, на этот раз спешно ступая по вымощенной брёвнами дороге, ведущей к воротам, и вскоре скрылся в тенях построек.

– А я ждала тебя.

Очнувшись, Зарислава повернулась к Благине. Та оказалась высокой полной женщиной с натруженными руками и в чистом переднике. Волосы её были собраны под повоем. Вблизи она выглядела моложе волхвы Ветрии. Голубые глаза, светлые брови, полноватые губы и нарумяненные, видно, ягодами, щёки делали её улыбку мягкой и приветливой. Да и пахло от неё черешней дикой и в тоже время молоком и хлебом – совсем по-домашнему. Располагала к себе.

Оглядела травницу беглым взглядом, поспешила принять под кров гостью.

– Княжна Радмила упредила, что ты явишься. Пойдём же, щас баньку тебе стоплю, накормлю. Устала поди, лебёдка? Ничего, сейчас отдохнёшь, я тебе перинку мягкую подобью, выспишься, как следует. Ступай за мной, – затараторила женщина, увлекая пришлую за собой.

Зарислава шла и всё осматривала хоромы просторные. Места много, и нигде пусто не было: клети полнились то мешками, набитыми крупой и зерном, то станками и сундуками. Всё гостья не разглядела, не успела. Благиня завела её в светлицу, где на лежанках вдоль стен уже спали девки-челядинки. Заслышав шум, они заворочались, кто-то из них поднялся, но старшая быстро их усмирила, шикнув:

– Спите, неча тут болтовню разводить, завтра день тяжёлый, дел много. Завтра и наговоритесь, а сейчас носами к стенке! – велела строго, но всё одно вышло у неё беззлобно. Однако девки стихли.

– Вот твоя постелька, здесь будет. Клади вещи вот сюда, – Благиня указала рядом с лавкой, где стоял небольшой деревянный сундук. – А я пойду дров подложу в топку, только вот парились недавно.

Зарислава оглядела ещё раз свою лавку. Прошла к сундуку, откинула крышку, стараясь не шуметь, поставила на пустое дно туесок с травами. Вещи же выпотрошила на перину, выбрала только рубаху ночную, в которой спать собралась, остальные платья сложила рядом с туеском, заперла крышку. Сверху сундука выгрузила суму поясную. Расстегнув стягивающий талию пояс, вздохнула легко. Шкуру козью бросила рядом. Развязав на затылке тесьму очелья, повесила украшение на спинку. Пока продирала волосы гребнем, вернулась Благиня и, проводив Зариславу через пустой двор в истопку, отлучилась.

В то время, когда травница мылась, старшая прямо в предбаннике накрыла стол. Наломала пирога с грибами, налила в кружку деревянную ржаного душистого кваса.

Зарислава только и уплетала за обе щёки. Прав был воевода – проголодалась: лесными ягодами не насытишься. Съела почти всё, что принесла ей добродушная женщина, а как набила нутро, в сон так и потянуло. Слипались ресницы, обомлело распаренное тело, облачённое в чистую одежду, и казалось, что и назад до постели не дойти.

Однако стоило покинуть истопку и выйти на воздух свежий под небо, силы то и прихлынули. Уже глубокая ночь настала, звёзды сияли ясно, подмигивали. Выбеленный лик месяца прорезал тьму над крышами теремов. Здесь, на задворках, было особенно тихо, только стрекотали кузнечики, да ухали совы и филины, пролетающие над княжеским двором. Напомнили родной дом. Так и казалось, что за частоколом лес простирается, но Зарислава знала, что за стенами разливается река, по которой и днём, и ночью глухой ходят ладьи торговые.

«Вот бы на Торгу побывать», – подумала мечтательно она.

Не стала себе лгать, хотелось примерить платки красные да ткани богатые, сродни как у княжны Радмилы, но быстро опомнилась. Монет-то у неё да кунов и в помине не было, а на лотках, поди, товар задаром не раздают. Зарислава одёрнула себя – к чему ей наряжаться? Для кого? Это всё баловство да капризы бабские. Хорошиться она ни перед кем не собирается.

Благиня вышла на порог предбанника скоро, плотно затворив за собой дверцу – теперь там будут париться духи. Вместе женщины спустились во двор, и Зарислава поднялась по лестнице, вернувшись в светёлку, в которой дотлевала лучина. Почти впотьмах травница прошла к постели своей, опустилась на взбитую перину и утонула в облаке пуховом. После ночей под открытым небом да на твёрдой земле постель такая блажью показалась.

Благиня задула тлеющий огонёк, прошептала тихо:

– Доброй ночи, – и тихонько пошла обратно к выходу, скрипя половицами. Как только дверь за ней затворилась, Зарислава осталась в гудящей тишине – после шумного дня, голова не сразу успокоилась, и всё слышались голоса посадских, воеводы да Пребрана. Вон он какой – наглый да неспокойный, а смотрит как? Того и гляди дыру протрёт, а всё же приятно и тепло отчего-то. Зарислава заулыбалась в темноте и тут же себя укорила, обвинив в простоте душевной и глупости несусветной. Эдак каждый будет улыбаться ей, а она – млеть при каждом случае. Поди не пятнадцать годков, чтобы краснеть, как малина, двадцать четвёртая зима прошла. В её годы девки уже по шестому чаду рожают.

Зарислава некоторое время лежала в кромешной темноте недвижимая, прислушиваясь к сопению и ровному дыханию. Челядинки так и не проснулись, не услышали возвращения, видно и впрямь устали за день от суеты дворовой, спали без задних ног.

Вынырнув из-под одеяла, Зарислава протянула руку, нащупывая суму поясную. Нашарила пальцами прохладное дерево, стараясь не шуршать излишне, выудила из мешка чура, что дала ей матушка в дорогу. Прижала его к груди и сомкнула ресницы – сразу согрелась.

"Как там матушка?"

Но не успела Зарислава погрузиться в думы тоскливые о доме, как в углу одна из челядинок зашевелилась. Травница быстро отвернулась к стенке, прикрыла глаза, притворившись, что спит. Снова раздался шорох, а потом всё стихло.

Зарислава некоторое время лежала, напрягая слух, но потом расслабилась, и мысли начали плавать, как мухи в скисшемся молоке. Она подумала о Гориславе. Яд его утягивает в Навь, выстоит ли дух воина, коли встал на тропу мира нижнего? На сердце сделалось пасмурно и туго. Начала рассуждать про себя – пусть ялыньские и вольным народом слывут, но если падёт волдаровское княжество, степняки поползут с юга, и тогда бежать им придётся с обжитых мест. И что могло ужасного случиться, так это необходимость примкнуть к какому-нибудь княжеству под защиту и стать людьми подневольными, с трудов своих отдающими дань воеводам да князьям. Однако от таких мыслей сделалось Зариславе куда сквернее. У княжича Данияра горе – отец при смерти, сам душой недужит, а она выгоду ищет.

Так и лежала, думая всё об этом, пока мысли не стали расползаться и ускользать, погружая её в тревожный, неспокойный сон.