Взгляд Лейлы упал на повязку, скрывавшую следы зубов самого Малика.

– И все равно это ужасно жестоко. Могли бы хотя бы заранее предупредить, что ли. Им-то себя за руку кусать не пришлось.

Малик не мог не оценить то, как его сестра старалась понять, что с ним происходит. После Солнцестоя их разговоры больше не заканчивались, как раньше, тем, что она говорила ему, что он все сделал не так. Само по себе это было неплохо, но он не знал, как объяснить ей, что боль – это иногда единственное средство, что позволяет ему держать себя в руках.

– Что было, то прошло. Главное, что Совет мне теперь доверяет и нашему положению здесь ничто не угрожает.

Лейла взглянула на него так, будто хотела еще что-то сказать, но лишь покачала головой и, помолчав, спросила:

– А ты рассмотрел принцессу? Как она выглядела?

Малик подумал о девушке, сидевшей на троне перед ареной, о том, как все ее непроницаемое самообладание вдруг улетучилось – и из-за чего? Из-за каучукового браслета.

– Ничего необычного в ней не было, – сказал он. – С виду и не скажешь, что она вернулась с того света.

Лейла вздохнула.

– Ну, помолимся Патуо, чтобы пути наши больше никогда не пересеклись. Как будто нам не хватает магических иллюзий и злых духов. Ожившая мертвая принцесса – это для нас слишком. – Она воткнула последнюю шпильку с рубином в сложный узор из кос, который она создала на голове Нади. – Готово! Нравится?

Надя посмотрела на себя в зеркало, но ничего не сказала. Ее брат и старшая сестра обменялись встревоженными взглядами. Возвратившись из мира духов, их сестренка никак не могла прийти в себя. Никаких физических отметин на ней не осталось, но она что-то видела по ту сторону – она не могла или не хотела сказать, что именно, – и это изменило ее изнутри.

Проследив за тем, чтобы его лицо не выражало испытываемой им тревоги, Малик присел перед ней на корточки.

– Знаешь, что мне напомнил цвет твоего платья? Нашу курицу Маргаритку.

Перед Надиными глазами появилась белая, чуть рябая курица, которую создал Малик. С тихим кудахтаньем она прошлась по комнате туда-сюда. В былые времена Надя запищала бы от восторга, увидев такое зрелище. А сейчас она просто смотрела на переваливающуюся с ноги на ногу курицу без всякого выражения на лице.

– Я хочу домой, – сказала она. Малик распустил иллюзию, и курица исчезла. Малик прижал Надю к груди, не в первый раз удивляясь, какая же она маленькая. Лейла опустилась на колени, чтобы быть к ним поближе. – Хочу к маме и нане.

Лицо Лейлы скривилось – она никогда не плакала при Наде, но сейчас была очень к этому близка. Хотя на ней было небесно-голубое платье – ничуть не хуже, чем белое Надино, – она надела выцветший темно-синий шарф, который был с ней на протяжении всех их скитаний. Лейла никуда без него не выходила, несмотря на то, что могла сейчас купить сколько угодно более красивых шарфов. Малик понимал желание Лейлы сохранить хотя бы частичку прошлой жизни, пусть жизнь их и была не сахар.

Со всеми своими нарядами и украшениями Зиран никогда не станет для них домом, свой дом они потеряли. И Малик не мог позволить себе слишком много думать о прошлом – ведь тогда они никогда не выберутся из-под его обломков. У них нет иного выхода, кроме как идти вперед, а делать они могли это только под покровительством Фарида.

– Ничего, все наладится, – пообещал он. Кому он это сказал: Наде, Лейле или самому себе – он не знал. Он понимал только, что эту клятву нельзя нарушить.

Какая бы жизнь их ни ждала, она будет лучше, чем то, через что они прошли.

Не отрываясь от его груди, Надя слабо кивнула. Она по-прежнему как будто смотрела на что-то видимое только ей. Лейла первой отстранилась от них и спросила:

– Ну что, ты готов к церемонии?

– Наверное.

В конце концов, это же просто обряд. Его не может ждать что-то плохое.

* * *

Оказалось, что может. Еще как.

– Ваше участие в сегодняшней церемонии – большая честь для нас, Избранник Адиль. – Жрица Воды вела Малика по украшенным ракушками переходам ее храма. – Я уверена, Сусоно и другие боги приветствуют вас.

Малик молча кивнул – боялся, что, если откроет рот, его вырвет. Он понял Фарида так, что это будет не слишком важное мероприятие, на которое придут, ну, может быть, пятьдесят человек. Но на нижнем этаже Храма Воды собрались уже сотни, и каждую секунду народу прибавлялось. Тысяча глаз будут следить за каждым движением Малика и сравнивать его с Тунде.

Жрица Воды стала объяснять, в чем конкретно заключаются его обязанности на церемонии, но с таким же успехом она могла обращаться к пальмовому пню: он не запомнил ровным счетом ничего. Он ответил какими-то подобающими случаю словами – что-то вроде «я приложу все усилия к тому, чтобы достойно возвестить о новой эре». После этого жрица оставила его, и он почувствовал себя так, будто ждал, что с минуты на минуту будет погребен под обрушившимися на него стенами храма.

«Я не понимаю, как функционирует твой разум, – сказал Идир, когда перед глазами у Малика появились черные пятна. – На прошлой неделе ты противостоял чудовищам и богам, а тут внезапно развалился из-за необходимости выступить перед горсткой людей».

Малик и сам не знал, почему в его мозгу вполне безобидные, не несущие угрозы для жизни вещи разрастались таким образом, что вызывали вселенскую тоску. Ему… ему надо выйти отсюда. Это все какая-то ошибка.

Фарид предупредил его, что использовать магию следует только в случаях крайней необходимости, но это и была крайняя необходимость. Он быстро соткал две иллюзии: собственный пустой образ, чтобы он ждал возвращения Жрицы Воды, и покрывало невидимости, которое он накинул на себя. Покончив с этим, он выскользнул из комнаты и тихо прокрался мимо приставленных к нему караульных. Его уход заметили только несколько странного вида жуков, сиротливо пристроившихся на перилах лестницы.

От запахов, витающих в Храме Воды, у Малика кружилась голова. Слишком сильные ароматы курений, кувшинок, морской соли – и все это одновременно. Он как будто погрузился на дно океана. Надо вдохнуть свежего воздуха. Выйти наружу.

Но чтобы выйти из храма, нужно было пробраться через толпу прихожан, и хотя они не могли его видеть, желудок Малика скручивался узлом из-за их многочисленности. Они толпились вокруг