Одна из них была дочерью городского советника, другой — сыном вдовца фармацевта. Мать Лолы на них стирала. Отец другой девушки служил бухгалтером в министерстве финансов. Там работал швейцаром отец Лолы. Но Мордехай со всеми был на равной ноге, так что постепенно она набралась храбрости и задала вопрос.

— Мордехай, — спросила она робко, — разве ты не рад быть дома, на родине, говорить на своем языке и не заниматься такой тяжелой работой?

Мордехай повернулся к ней с улыбкой.

— Это не мой дом, — сказал он тихо. — И не твой. Настоящий дом евреев — это Эрец-Израэль, а здесь я для того, чтобы рассказать всем вам о жизни, которой вы можете жить, подготовить вас и привезти — строить нашу еврейскую страну. — Он раскинул руки, будто готовясь принять в объятья ее и всех остальных. — Если хочешь, мечта становится явью.

Он помолчал, видимо желая, чтобы все вникли в смысл его слов.

— Один великий человек сказал это, и я ему верю. Ну а ты, Лола, сделаешь ли явью свои мечты?

Она покраснела, поскольку не привыкла к вниманию. Мордехай улыбнулся и обратился ко всей группе:

— Подумайте об этом. Чего вы хотите? Вырывать, наподобие голубей, друг у друга крошки или сделаться соколами пустыни, ковать свою судьбу?

Исаак, сын фармацевта, был слабым, книжным мальчиком в очках с толстыми стеклами. Мать Лолы часто говорила, что фармацевт, несмотря на всю свою ученость, не знает самого простого: как правильно кормить подрастающего ребенка. Но из всех молодых людей в зале один Исаак нетерпеливо ерзал во время пламенной речи Мордехая. Мордехай обратил на это внимание и повернулся к нему:

— В чем дело, Исаак? Хочешь, чтобы мы выслушали твое мнение?

Исаак поправил на носу металлическую оправу очков.

— Возможно, то, что ты говоришь, справедливо для евреев в Германии. Мы слышим оттуда тревожные вести. Здесь нет ничего подобного. Антисемитизма в Сараево никогда не было. Посмотрите, где находится синагога: между мечетью и православной церковью. Прошу прощения, но Палестина — дом арабов, а не наша родина. Уж точно не моя. Мы европейцы. Зачем отворачиваться от страны, давшей нам благосостояние и образование? Зачем становиться крестьянами и жить среди людей, которые нас не хотят?

— Значит, предпочитаешь быть голубем? — Мордехай сказал эти слова с улыбкой, но пренебрежение звучало отчетливо, даже Лола заметила.

Исаак снова поправил очки и почесал в голове.

— Может, и так. По крайней мере, голуби никому не приносят вреда. А вот соколы живут, охотясь на других животных, обитающих в пустыне.

Лола слушала спор этих двоих, пока у нее не заболела голова. Она не знала, кто из них прав.

Сейчас она ворочалась на тонком матрасе и пыталась успокоить взбудораженные мысли. Надо уснуть, иначе она не сделает днем свое задание и отец захочет узнать почему.

Лола работала с матерью в прачечной. Она ходила по городским улицам с тяжелыми корзинами, разносила накрахмаленное белье и забирала грязную одежду. Теплый влажный пар вгонял ее в дрему, и это в то время, когда она должна была следить за котлом. Мать находила ее пристроившейся в уголке, когда вода остывала и на поверхности тазов образовывалась грязная пена.

Луджо, ее отец, не был суровым человеком, он был строгим и практичным. Сначала он разрешил ей ходить на собрания «Хашомер хазаир» («Юной гвардии» в переводе с иврита), после того как она заканчивала работать. Его друг Моса, сторож в еврейской общине, хорошо высказывался об этой группе, говорил, что это — безобидная и здоровая молодежная организация, вроде скаутов. Но однажды Лола уснула, и огонь под котлом погас. Мать ее выбранила, и отец спросил почему. Когда услышал, что накануне были танцы, хора, которую танцевали вместе мальчики и девочки, он запретил ей посещать собрания.

— Тебе только пятнадцать, дочка. Когда станешь постарше, найдем тебе хорошего жениха, и вы вместе будете ходить танцевать.

Лола умоляла, говорила, что во время танцев будет сидеть.

— Там я могу что-то узнать, — сказала она.

— И что именно?! — с презрением воскликнул Луджо. — Может, эти знания помогут тебе заработать хлеб для семьи? Нет? Вот и я так думаю. Там проповедуют дикие идеи. Коммунистические идеи, насколько я слышал. Это учение запрещено в нашей стране, зачем тебе нарываться на неприятности? Да еще и мертвый язык, на котором никто не говорит, кроме горсточки стариков в синагоге. В самом деле, не знаю, о чем думает Моса. Я хочу, чтобы ты сохранила свою честь, даже если другие забыли о таких вещах. Против походов по воскресеньям я не возражаю, если только мать не даст тебе какое-нибудь задание. Но с сегодняшнего дня все вечера ты будешь проводить дома.

С этого момента Лола начала вести утомительную двойную жизнь. Члены «Хашомера» встречались два вечера в неделю. В эти ночи она ложилась спать рано, вместе с маленькой сестрой. Иногда, когда днем очень уставала от работы, неимоверным усилием воли заставляла себя не спать, слушая тихое дыхание Доры. Но по большей части нетерпеливое желание пойти на встречу помогало ей притворяться спящей, и, заслышав храп родителей, Лола знала, что может теперь спокойно уйти. Осторожно вставала, одежду надевала уже на площадке, надеясь, что соседи не выйдут из квартиры и не застигнут ее.

В тот вечер Мордехай объявил группе, что уезжает. Лола поначалу не поняла его.

— Я еду домой, — сказал он.

Лола подумала, что он имеет в виду Травник. Потом догадалась, что он собрался в Палестину и она его больше уже не увидит. Он пригласил всех в день отъезда прийти на вокзал и проводить его. Сказал, что Авраам, помощник печатника, решил ехать с ним.

— Он — первый. Надеюсь, многие из вас последуют за нами.

Мордехай глянул на Лолу, и ей показалось, что его взгляд был особенным.

— Когда бы вы ни приехали, мы будем вам рады.

В тот день, когда Мордехай и Авраам должны были уехать, Лоле страшно хотелось пойти на вокзал, но мать дала ей огромное задание. Рашель орудовала тяжелым утюгом, а Лола заняла привычное место у котла и катка для отжимания белья. В час, когда поезд Мордехая должен был отойти от станции, Лола смотрела на серые стены прачечной. Конденсат скатывался по холодному камню. Запах плесени наполнял ноздри. Она пыталась вообразить белый солнечный свет, о котором говорил Мордехай, серебристые листья олив и запах цветущих апельсиновых деревьев в окруженных каменными стенами садах Иерусалима.

Место Мордехая занял молодой человек по имени Самуил из Нови-Сада. Он был хорошим преподавателем, однако ему недоставало харизмы, поддерживавшей интерес Лолы к вечерним собраниям. Теперь чаще обычного она засыпала, еще до того как родители начинали храпеть. Просыпалась на рассвете: в этот час муэдзин сзывал соседей-мусульман на утреннюю молитву. Тогда она понимала, что пропустила собрание, и большого сожаления не испытывала.

Другие парни и девушки последовали за Авраамом и Мордехаем в Палестину. Каждый раз на вокзале устраивали большие проводы. Иногда они писали группе. Тексты были одинаковые: работа тяжелая, но земля стоит того, чтобы с ней работать, главное, чтобы дома и земли были еврейскими. Лола задумывалась об этих письмах. Неужели никто из них не тоскует по родному дому? Вряд ли всем была по вкусу новая жизнь. Однако казалось, что все уехавшие превратились в одного человека, говорившего с ними одним и тем же монотонным голосом.