Самоварова поглядела на Жору, но тот, с довольным выражением на своей лукавой физиономии, пожал плечами.

– И чья это заслуга, мистер маленький гений? – не унималась продавщица.

– Вероятно, его матери, гугла и неведомых нам сил, – почти не разжимая губ, скупо ответила Самоварова и, не желая продолжать разговор, развернулась к выходу. – Спасибо и всего вам доброго.

Жора нес в ручонке белую коробку с красным бантом, а Самоварова тащила получившийся довольно увесистым пакет с продуктами.

По дороге они встретили какую-то юную мамашу в неприлично коротеньких – «ползадницынаружу» – шортах. Девица катила впереди себя закрытую коляску, смеялась и громко говорила с кем-то по мобильному.

У многих домов появились припаркованные вплотную к заборам машины – те, кто мог себе позволить уйти с работы пораньше или просто отлучались по делам, уже вернулись из города.

Вскоре они вновь увидели того босого человека.

Он сидел на земле, на обочине главной дороги, недалеко от места, где их пути встретились полчаса назад.

Сидел в позе мыслителя – обхватив колени руками и склонив седую голову к земле.

От Самоваровой не укрылось, что, завидев его, Жора тут же обогнул ее и пошел рядом с той стороны, что была подальше от незнакомца.

– Нужна помощь? – остановилась Варвара Сергеевна в паре метров от странного незнакомца. Казалось, он ее не услышал.

На правой руке, напряженно сжимавшей колено, красовались часы, совсем не дешевые, насколько она в том разбиралась, на солидном кожаном ремне. А на безымянном пальце – тонкое обручальное кольцо.

На бледной морщинистой шее висела массивная золотая, каких сейчас приличные люди не носят, цепь. Под рубашкой, вероятно, покоился такой же массивный, как цепь, золотой крест.

– Я могу вам чем-то помочь? – повторила вопрос Самоварова.

Человек поднял голову и поглядел на нее.

Взгляд его серо-голубых выцветших глаз под светло-русыми бровями выражал страдание – не ситуативное, а такое, будто он пил его большими порциями на протяжении долгого времени.

– Можете, – ответил он, и его грудь начала быстро и лихорадочно вздыматься, словно в нем сидел раненый великан, – только не сегодня.

Не зная, что сказать, Самоварова коротко представилась:

– Варвара Сергеевна, ваша соседка.

– В каком доме живете? – скользнув по ней быстрым взглядом, безо всякого интереса спросил мужчина.

– В тридцать первом. Отсюда метров триста, на север.

– Из органов? – поглядев на нее уже внимательнее, вяло поинтересовался он.

– Майор полиции. В отставке.

– Рад знакомству. Генерал Поляков. В отставке, – придерживая себя руками за поясницу и с трудом привстав с земли, он протянул ей растопыренную пятерню. Ногти на руках, как разглядела Самоварова, были коротко и аккуратно подстрижены.

Без удовольствия скользнув по холодной, как воск, ладони, Варвара Сергеевна, заглушая в себе неприятное ощущение, которое пронзило ее при первой встрече с Поляковым, как можно более дружелюбно спросила:

– Как поняли, что я из органов?

Она перевела взгляд на его босые, в подкатанных льняных штанах ноги.

Они были по щиколотку в серой дорожной пыли, но ногти так же, как на руках, были коротко острижены.

– Девять из десяти женщин, – будто очнувшись от тяжелого сна, заговорил генерал, и лицо его вдруг порозовело, – на мой вопрос просто махнули бы рукой в ту сторону, где живут. Пять из десяти, скорее всего, вспоминали бы номер своего дома, все же теперь хранится в приложениях, не в памяти, – уж как-то слишком драматично по отношению к сказанному развел он свои жилистые, подкачанные длинные руки. – Вы же четко ориентируетесь в обстановке – это свойственно мужчинам, военным и следователям. Для военнослужащей у вас слишком женственные, – окинул он ее въедливым, не лишенным мужского интереса, но без грамма пошлости взглядом, – м-м-м… манеры. Значит, вы следователь. Я угадал? – пытаясь изобразить улыбку, оскалился он, и взору Самоваровой предстали два ряда ровных белых зубов.

– Бывший следователь по особо важным делам N-ского отделения милиции города Санкт-Петербурга. То есть полиции, – поправилась Самоварова, так и не привыкшая к смене названия.

– Генерал МВД, – расправил плечи Поляков. – До выхода на пенсию руководил миграционным отделением города С.

– Понятно, – кивнула Самоварова. – В нашем городе я почти всех из старой гвардии, из начальства, хотя бы шапочно знаю. А с другими городами не каждый день приходилось сталкиваться.

Он запустил пятерню в разросшиеся седые пакли и напряг лоб:

– У полковника Никитина скорее всего работали.

– У вас прекрасная память, генерал.

– К сожалению, – промолвив это, он вдруг словно весь сжался. Его взгляд потух и вновь обратился внутрь себя. – Никогда не предлагайте помощь людям, если они вас об этом не просят, – сказал он глухо и, развернувшись спиной к Самоваровой и притихшему Жоре, слегка прихрамывая, двинулся по дороге в противоположную их пути сторону.

Варваре Сергеевне захотелось остаться на месте и посмотреть, куда, в какой конкретно дом – или снова в лес? – пойдет босой генерал, но Жора настырно тянул ее за руку:

– Пойдем скорее, я хочу чаю и конфет! – Он энергично тряс в воздухе белой коробкой. – Он такой страшный, не говори больше с ним! – оглянулся мальчик на удалявшегося генерала.

– Прекрати говорить глупости! – неуверенно возразила Самоварова и, повинуясь не то вернувшемуся к ней тревожному ощущению, не то эгоизму своего подкидыша, быстрым шагом пошла рядом с ним вперед по дороге.

2

У Швыдковского в тот вечер был изумительный кальвадос и восковые, привозные, нарезанные крупными дольками яблоки.

Для тех, кто не хотел пить кальвадос, предлагался стандартно хороший и оттого скучный французский коньяк.

На круглом сервировочном столе, придвинутом вплотную к свободному углу игрального (накрытого зеленым сукном, как и полагается в солидных игорных заведениях), грудились на крахмальной белой скатерти хрустальные рюмки на тонких ножках и хрустальные же пузатые коньячные бокалы с серебряным ободком.

На двух фарфоровых блюдцах распластались тонкие лепестки лимона, присыпанные мелко толченной шоколадной крошкой и сахаром.

На большом проекторе, висевшем на стене над лестницей, шел в беззвучном режиме какой-то старый вестерн с Грегори Пеком.

Из двух динамиков, расставленных по углам мансардного, метров в семьдесят, этажа, негромко и сипло звучал голос Нины Симон.

В помещении было два игральных стола: который побольше – под зеленым сукном, и еще один, поменьше, с бордовой, «родной» обивкой игрального поля, но присутствовавшими игроками пока был занят только большой.

Швыдковский, хозяин катрана, вот уже лет десять боровшийся с онкологией, расхаживал взад-вперед по проходу между столами.

Нетерпеливо поглядев на наручные часы, он недовольно поморщился.

– Начинаем без них, – раздраженно сказал он, обращаясь к тем четверым, что уже