В предвоенные годы изменился и состав населения района: появились новые типы и социальные категории. Заметно оживились улицы, строительство новых зданий вызвало интенсивное движение грузового транспорта. «Монпарнас в то время, - говорил Цадкин, - представлял собой обширную строительную площадку, вверенную землекопам и каменщикам…» Маляры, штукатуры, каменщики и рабочие всевозможных организаций пополнили собой первичный контингент баров, состоявший из кучеров, конюхов и перевозчиков, переставших быть королями этих мест. Появились и первые прибывшие с Востока художники. Они затесались в ряды местных жителей, стараясь не привлекать к себе внимания. Главным образом это касалось евреев, которых царский режим сделал очень пугливыми.

За ними со всех концов земли последовали художники, поэты, писатели и даже музыканты; мощным потоком они хлынули на тротуары бульваров, захлестнув террасы кафетериев.

Аполлинер, как и все поэты, многое предчувствовавший заранее, первым констатировал происходящие перемены и предсказал, что принесут с собой последующие годы. Как завсегдатай «Клозри де Лила», он частенько бывал на Монмартре. В статье, опубликованной журналом «Меркюр де Франс» в 1913 году, он писал:

«Держу пари, что очень скоро, хотя мне этого бы не хотелось, на Монпарнасе появятся свои кабаре и свои шансонье, как сейчас есть поэты и художники. В тот день, когда какой-нибудь Брюан «восславит» различные уголки этого полного фантазии и кафетериев района, студию-казарму улицы Кампань-Премьер, удивительное кафе бульвара Монпарнас с гриль-камерой, китайский ресторан, «Клозри де Лила», - в тот день Монпарнаса не станет. Агентство Кука[10] приведет сюда свои караваны…»

У истоков расцвета Монпарнаса стоит «Клозри де Лила». Все зародилось именно в этом скромном заведении, без ослепительных люстр, без оркестра, без сверкающего бара: обычное кафе, где зимой - тепло, а летом, выйдя вечером на террасу, можно насладиться ароматным свежим воздухом. Аромат, впрочем, исходил не от сирени[11] (свое название кафе унаследовало от сельского танцзала, находившегося на другом конце бульвара Монпарнас), а от платанов, чьи густые кроны образовывали тенистый свод над террасой. Посетителей кафе от прохожих отделяли ящики с посаженным в них бересклетом. Теплыми июньскими ночами легкий ветерок окутывал ароматом цветущих лип сады соседних монастырей.

Существующая легенда недооценивает роль этого кафе: но именно здесь Монпарнас появился на свет, и не случайно, а по воле конкретных людей. Поль Фор и Андре Сальмон рассказали - многое, естественно, приукрасив, - как весной 1905 года, в момент выхода в свет журнала «Стихи и проза», они разослали невероятное число приглашений - 23 тысячи, по словам Сальмона, и 10 тысяч, по подсчетам Поля Фора, - литераторам и художникам всего мира, приглашая их на Монпарнас, где предлагали организовать Международный центр искусства и литературы. Неожиданно многие откликнулись на призыв, и, к их великому изумлению, сюда прибыли настоящий краснокожий, маг из Батавии, факир-индус… и сто двадцать китайцев, учеников шахтерской школы в Монсе! Так рассказывали они…

В действительности все выглядело менее красочно: отправлено могло быть лишь несколько десятков писем, поскольку финансировавший это мероприятие Морис Рейналь сократил свой вклад с обещанных двадцати тысяч франков до двухсот. Но верно то, что с этого момента Монпарнас пришел в движение, позднее набиравшее силу, и стал местом сосредоточения писателей и художников со всех четырех сторон света. Кафе «Клозри де Лила» оказалось в центре событий благодаря своему удачному расположению. Последнее кафе бульвара Сен-Мишель или первое - бульвара Монпарнас, находившееся вблизи Латинского квартала, а также рядом с Сен-Жермен-де-Пре - старым издательским центром, оно волей-неволей становилось местом встреч. Издатели, писатели, критики, журналисты очень быстро добирались до этого кафе, уже облюбованного теми, кто жил в районе Обсерватории. Летом в часы аперитива здесь наблюдалось солидное скопление людей, предвкушавших наступление сезона отпусков. Деревня с полями и лесами была совсем рядом.

В ноябре 1953 года«Клозри де Лила» отпраздновало свое сто пятидесятилетие. Разумеется, го роскошное заведение, что знаем мы с вами, не имеет ничего общего ни с первоначальным крохотным кабачком, разместившимся на стоянке дилижансов из Фонтенбло, ни даже с излюбленным кафе писателей и художников начала века.

Первые перемены произошли в нем уже в 1900 году в связи с Всемирной выставкой. Благодаря ей кафе превратилось в одно из самых приятных местечек Парижа, привлекавших как спокойной атмосферой, так и своей постоянной клиентурой.

Литераторы облюбовали его еще в то время, когда «Клозри» было пригородным кабачком. Здесь бывали Верлен, Стриндберг, Жан Ришпен, Оскар Уайльд, Поль Бурже… Громогласный Мореас, единственный, кто пережил те времена, остался верен старому кафе. Как отставной генерал от литературы - друзья даже прозвали его «Матамореас», - восседал он на молескине, с моноклем в глазу, с нафабренными и закрученными кверху усами а-ля Дали, с убежденностью полишинеля изрекая язвительные замечания, в окружении юных поэтесс, восхищавшихся им, и в то же время его побаивавшихся, и давал иронические советы молодому поколению: «Опирайтесь посильнее на принципы, - говаривал он… - и, в конце концов, они пошатнутся!»

Прожив долгое время на субсидии своего соотечественника - торговца оружием Василия Захарова, этот персонаж былой эпохи, рожденный под сенью Акрополя, если, конечно, так можно сказать про место, залитое беспощадным светом, вел жизнь, полную случайностей, сотрудничая в разных журналах, из-за их недолговечности постоянно находясь в затруднительном материальном положении, что старательно и с достоинством скрывал от других. Страдавший чем-то вроде мании к перемене мест, он сделался просто чемпионом по числу переездов. Безденежье заставляло его бесконечно выискивать жилье подешевле. В 1905 году он платил 175 франков в квартал, включая услуги, за маленькую квартирку на бульваре Брюна в новом доме. И это не мешало ему считать, что хозяин дерет с него семь шкур.

Но настоящим его домом было «Клозри де Лила», где он «священнодействовал» вместе с Полем Фором. Иногда его резкий голос перекрывал шум кафе: он принимался декламировать какой-нибудь из прославивших его стансов. А иногда, в легкомысленном расположении духа, запевал старую песенку, словно вспоминая бурную молодость, пришедшуюся на времена Второй империи:

Никто не удивлялся его выходкам. В «Клозри» царила несколько странная атмосфера. Официанты и те изъяснялись в стихах. Знаменитый Исидор декламировал, поднося кофе: