что это обстоятельство вызывалось соображениями чисто объективными: Корнилов мог сказать стране всю правду и не постеснялся бы сделать это с полной прямотой и искренностью, если бы… эта правда своими последствиями угрожала только ему лично, а не сотням людей, доверивших ему свою судьбу.

Попытаюсь разобраться в этом материале, внеся его оценку то понимание, которое создалось на основании личного общения со многими важнейшими участниками событий и очертив лишь главнейшие этапы корниловского выступления.

Поводом к развязке событий послужило несомненно роковое вмешательство в них б. члена правительства В. Львова — человека, которому В. Набоков дал следующую характеристику: «он был одушевлен самыми лучшими намерениями… поражал своей наивностью да еще каким-то невероятно легкомысленным отношением… к общему положению… Он выступал всегда с большим жаром и одушевлением и вызывал неизменно самое веселое настроение не только в среде правительства, но даже у чинов канцелярии»… Попав в общество г. г. Аладьина и Добрынского, с их трагикомической конспирацией, инсценировавшей важность участия их в назревающем перевороте, Львов проникся страхом и воспылал желанием спасти положение, приняв от них[39] поручение переговорить с Керенским. Эти переговоры должны были привести к примирению между Корниловым и Керенским, к предоставлению полной мощи над всей вооруженной силой страны Верховному главнокомандующему и к созданию нового правительства на национальной основе.

22 августа между Керенским и Львовым произошел разговор, содержание которого установить трудно, так как он велся без свидетелей, а передача его обоими собеседниками совершенно не согласована. Поэтому я приведу выдержки из их показаний по важнейшим вопросам в параллельном изложении.

Керенский (Из следственного дела. «Прелюдия большевизма». Англ. изд.)

1. «Я не помню подробностей разговора, но суть его сводилась к следующему»…

Львов («Последние Новости» 1920 г. № 190.)

1. (Львов передает разговор с большими деталями).

Керенский

2. «Он (Львов) продолжал повторять «мы можем сделать то или другое»… Я спросил его — кто «мы» и от чьего имени он говорит.

— Я не имею права сказать вам. Я только уполномочен спросить, согласны ли вы войти в переговоры».

Львов

2. «— Я пришел по поручению.

— От кого? — живо спросил Керенский.

— От кого, я не имею права сказать. Но доверьтесь мне, что раз я пришел, значит дело важное».

Керенский

3. «Львов пытался доказать мне, что я не имею поддержки».

Львов

3. «— Скажите, пожалуйста, на кого вы опираетесь?.. У вас Петроградский совет уже состоит из большевиков и постановляет против вас.

— Мы его игнорируем — воскликнул Керенский.

— С другой стороны, продолжал я, негодование на совет растет… (оно) переливается через край и выразится в резне.

— Вот и отлично! — воскликнул Керенский, вскочив и потирая руки. — Мы скажем тогда, что не могли сдержать общественного негодования, умоем руки и снимем с себя ответственность.

— (Но) первая кровь прольется ваша…

Керенский побледнел.

— Что же вы хотите, чтобы я сделал?

— Порвите с советом.

— Вы хотите, чтобы я был изменником?

— Нет… Я желаю, чтобы вы подумали о России, а не о революции».

Керенский

4. «Он выразительно добавил:

— Я уполномочен спросить вас, хотите ли вы включить в правительство новые элементы и обсуждать этот вопрос?

Я ответил:

— Перед тем как дать ответ, я должен знать, с кем я имею дело. Кто те, кого вы представляете и чего они желают?

— Они общественные деятели.

— Бывают разного сорта общественные деятели… Хорошо, допустим, я не имею поддержки. Какими же реальными силами вы располагаете?

Он возразил, что я введен в заблуждение, что они опираются на серьезные силы, которых нельзя игнорировать».

Львов

4. — Кто же это вы? Союз георгиевских кавалеров? — саркастически улыбнулся Керенский.

— Это во первых конституционно — демократическая партия. Во вторых это торговопромышленники, в третьих это казачество, в четвертых — полковые части, наконец союз офицеров и многие другие.

— Что же вы хотите, чтобы я сделал?

— Протяните руку тем, которых вы от себя отталкиваете… Включите (в правительство) представителей правее кадет, с другой стороны пусть в нем будут социалисты-государственники, а не исключительно представители Совета.

— Ну все же нельзя обойтись без представителей Совета, — сказал Керенский.

— Я не спорю, пусть так».

Керенский

5. «Конечно, я не дал ему никаких инструкций, никаких полномочий. Я считаю, что он, говоря от моего имени в Ставке так, как он это сделал, допустил «превышение полномочий». Это несомненно, так как ничего подобного я ему не говорил… Львов не окончил разговора. Он спросил:

— Вступите ли вы в переговоры, если я вам скажу. (От кого прислан)?

— Скажите более определенно, что вы желаете слышать от меня и для чего.

Он ответил:

— До свиданья! И ушел».

Львов

5. «Керенский был тронут.

— Хорошо, — сказал он. Я согласен уйти. Но поймите же, что я не могу бросить власть; я должен передать ее с рук на руки.

— Так дайте мне поручение, сказал я, войти в переговоры от вашего имени со всеми теми элементами, которые я сочту необходимым.

— Я даю вам это поручение, — сказал Керенский. — Только прошу вас все держать в секрете.

И крепко пожал мне руку».

Предоставляя читателям разобраться в этих противоречиях, я не могу, однако, не указать, что диалог, изображенный на левой половине листа, в особенности в заключительной части своей, представляется чрезвычайно странным. Ясно чувствуется, что так нелепо закончиться он не мог. Хотя Керенский в своем показании усиленно подчеркивает, что разговору со Львовым он не придал никакого значения, но тут же рядом неоднократно заявляет, что вопрос — от чьего имени сделано было предложение и та таинственность, которой облек его Львов, в связи с имевшимися у премьера ранее сведениями о заговоре, «произвела большое впечатление»… Что касается меня, я убежден в правильности версии Львова и считаю, что в этот день, если не свершилось грехопадение Керенского перед лицом революционной демократии, то развернулась окончательно нить «великой провокации».

Львов, пройдя опять через все сомнительное чистилище корниловского окружения, попадает 24-го к Верховному. Их разговор, веденный в этот день и на следующий, в противоположность предыдущему, в сущности своей является совершенно установленными.

Корнилов(Показание следственной комиссии)

1. «Войдя ко мне в кабинет Львов сразу заявил мне:

— Я от Керенского».

Львов(«Последние Новости» 1920 г. № 192)

1. — Я от Керенского. — Глаза Корнилова сверкнули недобрым огнем».