–А семьями или группами они живут?

–Нет, к счастью, только поодиночке. Хотя охотники рассказывают байки про целые деревни убыров, будто бы те спят вповалку в заброшенных подвалах, как муравьи, греясь друг о друга. Но это фигня. Как бы они общались между собой – рычанием, что ли? Да и друг с другом они не смогут поладить из-за привычки кидаться на всё, что движется. Кидаться не только чтобы съесть, заметь. Девушек и женщин тут тоже по ночам не отпускают, да и в лес за хворостом те редко ходят по одной. Случаев давно не было, но мало ли что… Хотя, честно скажу, соседушки из Сатки больше проблем доставляют. Но те всё-таки люди, почти родная кровь. А эти… В общем, наши охотятся на них, как на животных, с собаками.

Данилов вспомнил, как в пути ловил себя на странном ощущении, будто кто-то за ним наблюдает. А ещё задним числом вспомнил примерно пять еле заметных признаков присутствия людей, которые ему попадались в пути. Но жизнь научила красться как тень и доверять интуиции, и эта способность не раз ещё пригодится, как он предчувствовал.

И даже неважно, кто проходил мимо. Нормальные или нет. Может, не из соседнего городка была те четверо, которые гнались за ним на шоссе, а отсюда, из Елового моста? Приняли ли они его за убыра? Или любой чужак был для них всё равно что убыр?

Но на самый главный вопрос, волновавший Сашу, однозначного ответа так и не прозвучало… Отчего ими становятся?

–Порченные,– закончил мысль доктор,– Они как мы только снаружи. А внутри уже не люди. Нормальный человек не может в таких условиях жить. Сдохнет за неделю. Может, это новый вид хомо саспенса. Может, когда-нибудь все станут такими. Вернутся к обезьянам, с чего начали. Может, мы уже и сами такие… только пока этого не знаем. Нет, они не заразные, это факт. Бывали случаи, когда они кусали людей… и не случалось ничего, кроме воспаления. Изредка я лечу такие укусы у охотников… ну, которые чистят наши края…

Он замолчал на полуслове и прислушался. Теперь Саша тоже слышал лёгкие шаги – вроде шёл не один человек. Но было в них что-то странное.

Скрипнула дверь.

Скрипнула дверь, в комнату вошли две девочки, плечом к плечу, тесно прижавшись друг к дружке. Что-то в них было не так… И почему они так странно встали, рядышком? Стесняются? На одной была зелёная блузка и серый сарафан, на другой – синяя блузка и… тот же сарафан. Сарафан у девочек один на двоих. Широкий, с двумя лямками. Одна лямка – на плече у «синей», другая – на плече «зелёной» девочки. Сарафан не очень длинный, видны остренькие коленки.

Оу!

Данилов почувствовал желание протереть глаза или надеть очки, которых никогда не носил. Ниже плеч девочки были… одним целым! Сиамские близнецы. Саша видел такое только на картинках.

Но таращиться – невежливо.

–Здравствуйте!– поздоровалась девочка, которая стояла слева.

–Дра-тву-те,– неразборчиво произнесла вторая.

–Малышки, вам же говорили, нельзя заходить, когда старшие обедают,– проворчал доктор, но не очень сердито. Видно было, что он уже справился с неловкостью, возникшей при их неожиданном появлении.– Ладно, идите сюда. Не бойтесь, дядя – хороший.

Они подошли к столу.

–Я – Няша, а это – Нюша,– представилась за двоих та, что слева.

–Вообще-то они Таня и Аня,– объяснил Андреич.– Но недавно стали так себя звать.– Няшка-двойняшка. Не знаю, откуда слово взялось,– развёл он руками.– Будто из мультика что-то. Но сам я не смотрел. У нас с самой Войны нет теликов.

Теперь Саша смог рассмотреть девочек получше. У той, что слева, в зелёной блузочке в горошек, было нормальное симпатичное лицо ребёнка лет десяти. У её сестры в синем лицо какое-то расслабленное, припухшее, с безвольной челюстью, а взгляд пустой. В руках у неё был потрёпанный кривенький плюшевый зайчик. Один заячий глаз был из пуговицы, вместо второго торчал пучок ниток.

Девочка в зелёном с любопытством глядела на Сашу.

–А вы откуда приехали? А у вас есть что-нибудь вкусненькое? Хотите, мы расскажем стишок? А вы нам дадите вкусняшку?– она засыпала вопросами Сашу, который ещё не совсем пришёл в себя и не знал, куда девать взгляд.– Стишок хороший!

Не дождавшись ответа, «зелёная» начала:

Стих был не детский. Данилов вспомнил, что это Александр Блок, дед ему читал когда-то.

И если Няша (странное сокращение от имени Татьяна) декламировала чётко, то её сестра только монотонно бубнила. Но голос «порченной» в точности следовал за интонациями здоровой «половинки».

Создавая то ли фон, то ли мелодию напева. Как будто гудел большой пчелиный рой. Когда номер был исполнен, парень вспомнил, что полагается аплодировать, и слегка похлопал в ладоши.– Нюшка, не бойся. Дядя хороший. Он не обидит,– серьёзно сказала Таня.

«Ещё бы. Я болен и еле жив. При всём желании не обижу даже котёнка»,– подумал Данилов, глядя на это творение природы. Он читал о таких. Но не думал, что они могут выжить в нынешних условиях.

Парень достал из кармана леденец, который нашел в Златоусте. Слипшийся комок сахара, пролежавший пятьдесят лет в круглом аппарате на ножке, куда надо было кинуть монетку, чтобы забрать конфетку. Аппарат пылился в углу магазина неподалёку от «Сбербанка». Рядом валялся перевёрнутый терминал, с которого когда-то можно было пополнить счёт мобильного телефона. Автомат был разбит и выпотрошен, но три конфетки застряли в трубке, по которой они должны были высыпаться в лоток. Пустырник рассказывал, какие места проверять, чтобы найти древние ништяки. Две Саша тогда сразу съел, а одна вот… пригодилась. Ничего так. И не скажешь, что им полвека. Похоже на крупный чупа-чуп, только без палочки. Данилов протянул конфету ближайшей к нему девочке, Няше.

–Нет,– отказалась та принимать гостинец.– Ей тоже дайте, а то обидится.

–Дай,– действительно обиделась «вторая половина» девочки.– Дай!

Сказано это было чётко, почти нормальным голосом. Будто капризничал обычный ребёнок. Хотя Сашке почему-то вспомнилось, что по-английски это слово означает: «Умри».

–Хочет, чтоб не только сытно было, но и вкусно,– перевела её сестра.

–Пищеварение у них частично общее,– пояснил доктор.– Поэтому если наедается одна, то и вторая не голодна. Но ощущения у каждой свои, отдельные.

Действительно. О том, что конфету надо поделить, Саша и не подумал, воспринимая сестёр как одно существо. Да уж! Стыдно.