Далее шло интереснее:

«СУЩЕСТВУЕТ МНОЖЕСТВО МИРОВ

83. Джованни Мочениго: «Он много раз утверждал, что мир вечен и что существует множество миров. Еще он говорил, что все звезды – это миры и что это утверждается в изданных им книгах. Однажды, рассуждая об этом предмете, он сказал, что бог столь же нуждается в мире, как и мир в боге, и что бог был бы ничем, если бы не существовало мира, и что бог, поэтому только и делает, что создает новые миры».

84. Брат Челестино, сосед Джордано по камере в Венеции, донес: «Джордано говорил, что имеется множество миров, что все звезды – это миры и что величайшее невежество – верить, что существует только этот мир».

86. Брат Джулио, о коем выше: «Я слышал от него, что все – мир, что всякая звезда – мир и что сверху и снизу существует много миров».

87. Франческо Вайа Неаполитанец: «Он говорил, что существует множество миров и великое смешение миров и что все звезды – это миры».

88. Франческо Грациано, сосед по камере в Венеции: «В своих беседах он утверждал, что существуют многие миры, что этот мир – звезда, и другим мирам кажется звездой, подобно тому, как светила, являющиеся мирами, светят нам, как звезды».

90. Маттео де Сильвестрис, сосед по камере: «Далее он говорил, что мир вечен, и что существуют тысячи миров, и что все звезды, сколько их видно, – это миры».

ОТНОСИТЕЛЬНО ВЕЧНОСТИ МИРА

104. Брат Джулио де Сало, сосед Джордано по камере, показал: «Он утверждал, что бог не был творцом мира, ибо мир столь же вечен, как бог. Я ему сказал, что это противоречит книге Бытия: «Вначале бог создал…» и т. д., а он ответил, что я не понимаю, о чем он говорит».

ОТНОСИТЕЛЬНО ДУШ ЛЮДЕЙ И ЖИВОТНЫХ

180. Брат Челестино, капуцин, сосед Джордано по камере в Венеции, донес: «Джордано говорил, что после смерти души переселяются из одного мира в другой, в один из многих миров, и из одного тела в другое».

Ввели Бруно. Беккария молча разглядывал приговоренного. Это был уже не тот моложавый 45-летний мужчина, которого он помнил еще тогда, 7 лет назад; и это был не тот крепкий и седоватый мужчина, которого он видел и с которым беседовал несколько дней назад, перед вынесением приговора. Весь облик Бруно говорил об обреченности, смирении с неизбежностью предстоящего и напряженной работе мысли: он был как будто вне этого мира, но где-то внутри себя. Теперь это был седой старик, и вроде еще худей: одежда на нем висела. И только взгляд – этот взгляд(!), который он мельком бросил на Беккария, по-прежнему выражал твердую уверенность в себе, показывая, что он знал то, что не знает никто. «Да… безумец!» – подумал Беккария.

– Садитесь, брат Бруно, – предложил Беккария.

Бруно продолжал стоять.

– Садитесь, садитесь. У нас сегодня просто неофициальная беседа. Вы же видите, что нет двух священников-свидетелей, нет писаря, чтобы записывать ваши показания, – мягко и вкрадчиво произнес Беккария. Ему нужно во что бы то ни стало получить ответ на тот единственный вопрос, выяснить который просил его сам Папа.

Немного поколебавшись, Бруно все-таки сел на стул рядом с дубовым столом инквизиции.

За годы, проведенные в стенах римской тюрьмы, он много раз видел этот стол, но только сейчас промелькнула мысль: «Сколько же горя видел этот старый стол? Сколько признаний и упорств хранит он в своей памяти? Сколько сломленных людей, искренне ищущих истины, помнит он? А ведь за этим столом было записано всё, что я говорил последние 7 лет. И записи эти, эти бумажки, единственная моя надежда, что когда-нибудь будущие поколения узнают обо мне».

Беккария молча наблюдал за Бруно и, видя, что тот о чем-то размышляет, не мешал ему. И только когда взгляд обреченного вновь стал блуждать по комнате, Святой отец начал говорить:

– Бруно, наверняка вас мучают какие-то вопросы, на которые перед тем, как вас… – он замялся. Ну… в общем… которые вам хотелось бы прояснить, подводя итог, и которые для вас являются принципиальными. Вы могли бы задать эти вопросы, и я отвечу вам с максимальной откровенностью, – по-прежнему мягко и вкрадчиво сказал Беккария, тщательно скрывая свою антипатию к этому непреклонному еретику, отрицающему практически все догматы Святой церкви.

Видя, что брат Бруно собирается с мыслями, Беккария размышлял: «Ну хорошо, возьмем триединство Бога, Сына и Святого духа. Действительно, спор о триединстве велся еще до первого Никейского собора, на котором был осужден Ария, не верующий в единство трех лиц в одном лице. Сколько еретиков спотыкается на этом вопросе. Вопрос, философски очень сложный, и триединство просто надо принять на веру. Или, например, непорочное зачатие Девы Марии… Но ведь Бруно пытается отрицать и то, что всем, очевидно. Ну, например, Каин и Авель. Ведь очевидно, что Каин гнусный убийца, поскольку убил брата своего Авеля и осужден Богом. Так ведь нет! Согласно Бруно, Каин правильно поступил, что убил Авеля, поскольку именно Авель, занимаясь скотоводством и убивая несчастных животных, и был гнусный убийца, недостойный жить. Ну что тут скажешь – бе-зу-мец!..»

Да, действительно, у Бруно был вопрос, которым он мучился в сомнениях все эти дни после оглашения приговора.

– Скажите святой отец, в приговоре указаны 8 положений, которые окончательно признаны еретическими, как то: троица, непорочное зачатие, Христос и т.д. – и ничего не сказано о моем философском учении. Неужели мое учение не оказало на мою судьбу никакой роли? – спросил Бруно с надеждой в голосе.

– Что ж, я обещал и отвечу откровенно, – ещё очень сомневаясь в этом, задумчиво проговорил Беккария. Он ожидал этого вопроса и понимал, что никто его не уполномочивал раскрывать тайны следствия. Встряхнув, наконец, головой и выйдя как бы из минутного оцепенения, Беккария начал говорить:

– Да Бруно, я ожидал, что-то вроде такого вопроса. Учитывая ваши амбиции на создание новой философии, основанной на бесконечности вселенной и множественности миров, которую вы именуете «Философией рассвета», ваш интерес, в общем-то, предсказуем.

– Итак… – продолжил Беккария, – ваши еретические высказывания по вопросам догм Священного писания действительно ничего нового в себе не содержат. Мы сталкиваемся вот уже на протяжении многих веков с подобной ересью. Ересь эта обусловлена… ну скажем так, слабой верой, иными словами, там, где надо принимать догмы церкви на веру, еретик задумывается и начинает рассуждать. Отсюда и появляются сомнения в истинности Священного писания. А далее у всех одно и то