Во всяком случае в нашей гимназии. Во всяком случае наша учительница истории Татьяна Петровна, поправляя очки на переносице, тыкала указкой на картинку, и говорила нам, семиклассникам.

— Это война.

На картинке изображение толстой женщины за прилавком. Торговала она мясом. Разных размеров куски лежали, были развешены на стеночках.

— Как вы думаете, дети, чье это мясо?

Шок.

Без комментариев.

В университете седовласый импозантный Иван Сергеевич указкой не тыкал. Он показывал слайды.

— Представьте, что вы смотрите новости, — вещал он нам, второкурсникам, — Вот вам говорят — убит пожилой мужчина. Какие эмоции вызвало у вас это сообщение? Далее. Убита пожилая женщина.

Были перечислены: мужчина, женщина, беременная девушка, ребенок.

— Чувствуете, как по мере перечисления меняются ваши чувства? Кого жальче?

На войне жалости нет, узнали мы. Вспомнили даже пирамиду Маслоу. Что важнее всего для человека? Правильно, безопасность. В те моменты, когда твоя жизнь висит на волоске, ты не задумываешься ни о самореализации, ни о комфорте, ни о пропитании. Надо выжить.

Люди — это просто высокоразвитые животные. Что делает общество во время войны, когда речь идет об истреблении?

Сначала за борт жизни идут старики. Они бесполезны, думает многоголовое животное, именуемое обществом. Хотя, кто знает. Может и не думает, но так есть.

Затем туда же идут дети. Почему они? Да потому что люди, достигшие половой зрелости и до достижения седых волос, могут воспроизводиться. Потому что они потом еще нарожают. И потому что они в силах дать отпор врагу. Не допустить геноцид.

Встанет грудью солдат на защиту младенцев и детей, которых не успели вывезти в безопасное место. И падет. И те, кого он защищал, не выживут. Он поступит умнее. Уйдет, оставит их, чтобы потом на поле боя упоенно вырезать врагов. Не потому что он так решил, а потому что так диктуют инстинкты. Инстинкты того многоголового монстра.

Я жалею, что слышала это, я жалею, что знаю это. Я не хочу этого знать.

Мы, поколение, выросшее на Рэмбо и Терминаторе, Крепком орешке, не только мальчики, но и девочки увлекались подобными фильмами, воспринимаем оторванные головы и горы трупов на экране нормально. Экш. Нет. Просто нормально. Зато главные герои — няшки.

Мы, студенты исторического факультета, погрязшие в фактах и статистиках, просто подсчитывали — ага, здесь сто тысяч погибших, а здесь триста. Пытались вызубрить битвы каждой из войн, сдавая на зачетах, и сразу забывая.

Пока не открылись глаза и не пришло понимание, что за каждым боем смерти людей. За каждым солдатом — жизнь.

Война это страшно.

Один из моих однокурсников воевал в Дагестане. Боевые действия велись вяло. Убитых среди наших был один.

— Ты убивал людей? — спрашивала я у парня немногим старше себя. И не дождавшись ответа, — Не каждый бы смог.

— Каждый, — услышала в ответ.

Компанейский парень. Убивал людей. По-настоящему. И жил дальше.

Легко рассуждать мне, видевшую войну только на экранах телевизора, читавшей о ней только в учебниках. У меня до сих пор война — это поле боя, две армии друг против друга. Это солдаты, это воины. Мы гордимся ими. Но потом приходит образ учительницы, показывающей картинку, и война — это весь народ, втянутый в бессмысленную и беспощадную резню, это потерянное поколение, это голодающие люди и беспризорные дети.

Под невеселые мысли я вышла из леса. Он просто закончился. Ровная граница между зеленой растительностью и землей. Кладбищенской.

Унылым взглядом осматривала ровные ряды могилок. Они казались бесконечными. Хорошо, что не ночь.

Солнце слепило глаза, и я не сразу заметила две фигурки, движущиеся по направлению ко мне.

— Здесь копай, — послышался грубый мужской голос.

Я спряталась за большим деревом, молясь, чтобы они меня не заметили.

Хорошие люди могилы не раскапывают. Наверное, мародеры.

Аккуратно достала кота, положила под кустик. Села. Бежать некуда. Назад в лес смысла нет. Мой путь лежал прямо через кладбище. Но и знакомиться с местными могилокопателями желания не было.

Просидела я достаточно долго, солнце начало клониться к закату. Из редкого переругивания между собой мародеров, узнала, что одного зовут Дик, второго Ков. Что они ищут, осталось для меня неизвестным.

Минут десять не слышно было грубых голосов, я решила выглянуть из-за дерева. Чтобы встретиться взглядом с одним из них.

— А кто это у нас здесь? — раздался рядом со мной голос. Второй мужчина оказался возле меня. Как они меня нашли?

— Дик, подожди, не начинай без меня! — крикнул его напарник и быстрым шагом направился к нам.

Мой пушистый защитник спал беспробудно. Хорошо, что его не заметили.

— Я иду в Колтон, — очень старалась, чтобы голос не дрожал. — Не подскажете, далеко до него?

Мужчины рассмеялись.

Один наклонился к моему лицу, обдавая амбре из стойкого перегара и нечищеных зубов.

— Зачем тебе в Колтон, красотка? Будь с нами, повеселимся.

Второй гнусаво вторил.

— Подвезло нам, Дик.

Веселиться с ними настроения не было. Пнув первого коленом в пах, я побежала изо всех сил.

Догнали меня быстро.

— Куда же ты, красотка. Невежливо.

— Я ведьма! — громко известила мародеров. — Коснетесь меня, евнухами сделаю, — грозно пригрозила им.

Если в этом мире ведьм сжигали, значит их и боялись, логично предположила я.

Но то ли они не знали, кто такие евнухи. То ли не восприняли мою угрозу всерьез.

— Ведьма, значит, — протянул один, хватая меня за руку. — Значит развлечемся и здесь же тебя прикопаем.

Второй мерзко захихикал.

Один пытался развязать веревку на штанах, второй держал руки за спиной. Из глаз полились слезы.

— Отпустите, уроды, — кричала я в голос. Страшно было до ужаса.

— Кричи громче, мне так нравится, — грубо ответили мне.

Слезы застилали глаза, горло сдавило спазмом, я молилась умереть прямо в эту секунду.

Как вдруг раздался насмешливый голос.

— Развлекаешься, ведьма?

Инквизитор, тот, которого я оставила связанным в избушке. Высокие черные сапоги, кипенно-белый плащ, ехидная усмешка на губах.

— Пшли вон, — бросил он мародерам.

Те молча двинулись на него. Я села на землю, обняла себя дрожащими руками.

Перед глазами разворачивался бой. Нет, это громко сказано. Драка.