хотя б кровь смыла, но у нее не осталось даже рубашки. Как же было больно, когда Пал рванул белый шелк, аж на груди полосы остались, зато теперь никто не скажет, что сакацкая господарка себя не соблюла, только кому это нужно?! Уж точно не ей, ей вообще ничего не нужно.

Внизу что-то заскрипело, раздались голоса. Утренний холод брал свое, Барболка начала дрожать, но ложиться было страшно. Туман медленно пятился к лесу, на темной от росы дороге показался отряд. Десятка три витязей гнали коней прочь от замка. И кому это не терпится? Она-то думала, в такую рань после свадьбы все спят.

Как бы ей хотелось уехать с ними. Нет, не с ними, хватит с нее хоть мельников, хоть гици, она хочет домой… Только мертвую пасеку сожгла сухая гроза, у сакацкой господарки нет никого и ничего своего. Даже гребенки. Всадники медленно таяли в розовеющем тумане, к полудню доберутся до «Четырех петухов», а ночевать будут в Яблонях. Сельчане наверняка примутся расспрашивать про свадьбу и услышат про жареных кабанов, винные бочки, господарского сына, невестину рубашку. Ката помчится к Магне, та изойдет завистью и злостью. Откуда старой ведьме знать, как заорали внизу пьяные гости, когда сын господаря вернулся к ним с добычей? Пал Карои пил вино, заливая шелковые одеяла, и поил жену, а ей хотелось выть. Правильно сказки кончаются свадьбами, потому что дальше нет ничего.

– Барболка! Барболка, где ты?

Господарь проснулся и слепо шарил по постели. Молодая женщина отскочила от окна, словно ее застали за чем-то гадким, хотя мысли тоже бывают подлыми.

– Я тут… Глядела, кто уехал.

– Ну и кто? – Розовый утренний свет заливал спальню. Медвежьи шкуры, дорогие кубки, сабли в красных ножнах. В здешних краях нет никого богаче хозяина Сакаци и никого бедней его жены.

– Кажись, сын господарский, – чужим голосом произнесла Барболка.

– Миклош? – не понял Пал. – И что ему в голову взбрело? Иди сюда.

Барболка медленно, словно под ногами были не теплые шкуры, а гвозди да битое стекло, пошла к постели, где ее ждал муж. Хорошо, что он не видит, но есть еще Моника, Габор, дядька Пишта… Ей придется улыбаться, смеяться, хлопать в ладоши. Как же трудно быть счастливой, когда хочется упасть и сдохнуть.

– Барболка, – сильная рука сжала плечо, – я тебя ничем не обидел?

– Нет! – Разве это обида, если ненароком растопчешь цветок на дороге? Обида, когда нарочно… – Нет, что ты!

– Значит, показалось, – Пал ее отпустил и улыбнулся: – Давно ничего не боялся, а теперь боюсь, пожалеешь, что со мной связалась. Надо было тебе приданое дать да замуж отпустить, а я… Старый дурак! Разве можно хватать руками песню?!

Слов у Барболки не нашлось, а хоть бы и нашлись? Голос, он тоже выдать может. Юная господарка торопливо прижалась к мужу и обхватила его за шею. Пусть делает, что хочет, что ему нравится, только бы верил в ее любовь, а она потерпит. Да пусть ее на куски режут, она никогда не сделает ему больно, потому что это безбожно.

– Барболка, – она научится смотреть в незрячие глаза, это нужно не ему, а ей, – неужто любишь? Мне правда нужна! Правда!

– Люблю… Чтоб меня Феруш с отцом забрали, если вру. Нет меня без тебя и не будет!

Все было не так, как во сне, и не так, как ночью, но это есть и это будет. Барболка Карои никогда не предаст Пала, потому что… Потому что и вправду любит. Или полюбит! Таким, как он есть, живым, настоящим, а ландышевый морок развеется, забудется, улетит с горьким изломным дымом.

Глава 3

1

Миклош вернулся раньше, чем Аполка смела надеяться. Муж пробыл в Сакаци всего одну ночь и умчался назад, даже не простившись с хозяевами. Умчался, потому что его ждала любовь, и любовь эта была счастлива, но свекор мог не понять сына, а молодая женщина не хотела становиться между Миклошем и отцом.

Будущая господарка алатская заставила себя высвободиться из объятий.

– Миклош, зачем ты так быстро уехал? Господарь Карои может обидеться.

– Вряд ли. – Ей показалось или Миклош чем-то недоволен? – С такой хозяйкой рухни замок, и то не заметишь.

– Такая красивая? – улыбнулась Аполка. – Красивее меня?

– Красивее тебя никого быть не может. – Миклош поцеловал жену в губы, но глаза его остались тревожными.

– Что-то случилось? – не выдержала молодая женщина. – Ты был у отца?

– Был, – на сей раз муж даже не пробовал скрыть досаду, – признавайся, ты с ним сговорилась, пока меня не было?

– Что ты! – Какая же она глупая! Миклош день и ночь гнал коня ради встречи с ней, а она встречает его так, словно для нее главное услужить свекру. – Я господаря и не видела совсем. Ты уехал, я не жила, только ждала. Понимала, что ты далеко, и все равно на дверь смотрела… Я только не хочу, чтоб тебе из-за меня плохо было.

– Ах ты, рыбка эдакая, – расхохотался Миклош, – да разве может из-за тебя беда приключиться? Да еще со мной?! Нет, малыш, мы свои беды сами сеем, сами растим, сами собираем. Только вот не выйдет мне тебе волосы заплетать. Надо в Вешани наведаться.

Так вот почему он такой злой и грустный! Опять разлука. Матяш не понимает, что они друг без друга не живут, для него главное – война да мошна. Кузнецов да стеклодувов он видит чаще жены, про витязей и говорить нечего, но Миклош совсем другой, только свекру этого не объяснить.

– Когда едешь? – Только бы не расплакаться, Миклошу и так плохо.

– Завтра утром. Может, оно и к лучшему.

– К лучшему? – Аполке показалось, что она ослышалась. – Почему?!

– Я не только отца видел, но и лекаря. Он говорит, чтобы ребенок здоровым был, ты должна себя беречь. Ты стерпишь, если я под твоей дверью скулить буду?

– Нет, – пролепетала женщина, кусая губы, – но ведь… все хорошо было.

– «Было» – не значит «будет», – голос Миклоша был твердым, но таких грустных глаз Аполка у него еще не видела. – Алати нужен наследник, и не один. Но рожать ты будешь при мне. Слово Мекчеи. Никакие гайифцы меня не удержат, пусть хоть армию высылают.

Он уедет, она это поняла. Уедет потому, что любит. Еще до свадьбы Миклош сказал, что есть соблазны, от которых можно только бежать, потому что противостоять им не в силах человеческих. Это теперь она видит, знает, чувствует каждую мысль любимого, его печаль, надежду, тревогу, а тогда она спросила, что это за соблазны. И Миклош сказал, что не может видеть ее лишь вместе с подругами или родичами. Если он не выдержит и влезет к ней в окно, то опозорит и себя, и невесту. Любимый