Тэтчер на частной встрече 24 сентября (инициатором которой был Виктор Ротшильд), что вылазка Релли не принесла вреда, а возможно, даже принесла некоторую пользу. Но по "центральным вопросам" - по всей вероятности, по структуре экономики после апартеида - ХФО считал, что АНК показал себя "совершенно нереалистичным".¹⁵⁹ Кроме того, заметил он, поддержка АНК со стороны чернокожих была сильно преувеличена. Бутелези был доминирующей черной политической личностью в Южной Африке, и его значение нельзя недооценивать. Оппенгеймер подтвердил инстинкты Тэтчер; в любом случае, она считала АНК кучкой коммунистических террористов. Любой, кто считал, что эта организация когда-нибудь сможет сформировать правительство, - она наказывала тех, кто с ней не соглашался, - "жил в стране кукушкиных облаков".¹⁶⁰ Понимание АНК у Оппенгеймера, как и у Тэтчер, формировалось из вторых рук. Его контакты по всему африканскому континенту и беседы с высокопоставленными лидерами чернокожих, такими как Бутелези, Мотлана и Туту, означали, что он имел некоторое представление о культуре и вероисповедании движения, как его изгнанников, так и "инзилитов". Но прошло уже более двадцати лет с тех пор, как он встречался с Лутули и Манделой. По большей части запрещенный АНК, АНК, взявший на себя насильственную борьбу через "Умхонто мы сизве", представлял для него неизведанную и опасную территорию. Hic sunt dracones. Хотя незнание и риск вряд ли отпугивали Оппенгеймера в коммерческой жизни, его консервативные политические инстинкты не позволили ему связаться с лидерами освободительного движения. Хотя он, возможно, и не понимал, насколько идеологически АНК был связан с примитивной маркой сталинизма Южноафриканской коммунистической партии, HFO полностью усвоил амбивалентность АНК по отношению к частному предпринимательству. Он был достаточно проницателен, чтобы оценить организацию. Оппенгеймер знал, что за замбийским обаянием АНК скрывается глубоко укоренившееся неприятие идеи экономической свободы, как он ее понимал. АНК, подозревал он, ничем не отличался от других африканских освободительных движений, которые отвергали свободное предпринимательство как форму "неоколониализма" и выступали за некую злокачественную мутацию социализма с поверхностным "африканским" оттенком. Как он заявил Американской торговой палате, АНК стремится навязать экономическую систему, которая "разрушит все, за что мы в этом зале выступаем". Он должным образом посоветовал бизнесу не оказывать АНК ни "моральной", ни "материальной поддержки".¹⁶¹

В пострубиконском горниле HFO встретил чернокожего профсоюзного деятеля, который впоследствии сыграл видную руководящую роль в запрещенном АНК. В июне 1986 года Антон Харбер, редактор Weekly Mail - антиапартеидной газеты, созданной в качестве "альтернативы" основной прессе после закрытия Rand Daily Mail, - хотел сделать что-то необычное, чтобы отпраздновать годичную годовщину своего издания. Поэтому он решил пригласить двух очень разных людей, "находившихся в центре самых жестких политических баталий того времени", разделить сцену, чтобы выразить признательность за роль СМИ в обществе.¹⁶² Одним из них был Оппенгеймер, пожилое воплощение английского шахтерского капитала и ранний защитник прав чернокожих профсоюзов (он, кстати, внес скромный вклад в размере 5000 рандов в начальные расходы Weekly Mail); другим был Сирил Рамафоса, молодой, пламенный, отъявленный революционер, добившийся известности в NUM.

 

Профсоюзный деятель и промышленник: Сирил Рамафоса и HFO в Театре рынка, 1986 год. (Африка Медиа Онлайн)

Эта встреча будет иметь огромное значение. Годселл и Эсноуф потратили некоторое время на то, чтобы убедить ХФО (вопреки его здравому смыслу) выступить на совместной платформе с профсоюзным деятелем, которого он никогда не видел. В конце концов они убедили Оппенгеймера. Бодрым зимним вечером Оппенгеймер и Рамафоса отправились в Рыночный театр. Оппенгеймер рассчитывал на благородную публику. Возможно, среди них будет немало представителей богемы, вельветовых пиджаков ОДС, полагал он, но можно было рассчитывать, что седовласые bien pensants - представители болтливого класса - заполнят все места в театре. По прибытии на место HFO встретила буйная толпа чернокожих горняков и профсоюзных чиновников, ликующих по поводу своего лидера. Они танцевали, кричали и пели антикапиталистические гимны. После вступительных слов первым выступил Рамафоса. Он мало говорил о средствах массовой информации и сразу перешел в наступление. Горнодобывающая промышленность, - убеждал он своих последователей, - была "печью, в которой запекалась расовая дискриминация". Сегодня она полностью опирается на систему эксплуатации труда мигрантов и полицейский гнет. Выйдя на сцену с блеском в глазах, он ответил с колким изяществом: "Тот факт, что господин Сирил Рамафоса находится здесь, чтобы говорить так, как он говорил сегодня вечером - очень трогательная и трогательная речь, которая стала еще более трогательной из-за пренебрежения фактами, - тот факт, что мы оба были здесь, чтобы говорить вместе, доставляет мне огромное удовольствие.'¹⁶⁴ После этого Эсноуф представил, что его работа находится под угрозой. Это была полная засада... Я чувствовал, что должен уйти в отставку", - размышлял он более тридцати лет спустя.¹⁶⁵ Но Оппенгеймер успокоил беспокойство своего подчиненного. Он вполне привык к неприятностям, заверил своего помощника ХФО; в конце концов, он провел десять лет в парламенте, подвергаясь издевательствам со стороны натовцев.

 

Четыре шага к демократии

 

Встреча Оппенгеймера с Рамафосой продемонстрировала способность к проницательному прагматизму с обеих сторон. В небольшой, но символически мощной форме она продемонстрировала, что разногласия могут быть услышаны без срыва в хаос или насилие. Для общества, разделенного по расовому признаку, это, несомненно, должно было стать основным принципом демократии после ликвидации апартеида. Непрекращающееся политическое насилие подчеркивало настоятельную необходимость перехода к демократии путем переговоров, но снижало вероятность его осуществления. Проблема заключалась в том, что П. У. Бота упорно отказывался признать логическое завершение своих реформ. Он ни на шаг не приблизился к переговорам о переходе к новому демократическому порядку. Не нужно было быть ученым грамшианского толка, чтобы заметить, что старое умирает, новое не может родиться, и в период междуцарствия Южную Африку мучили разнообразные нездоровые симптомы. Многие потеряли веру в перспективную роль парламента как акушерки. 7 февраля 1986 года, во время дебатов о недоверии, Слабберт неожиданно объявил о своей отставке из парламента. Он встретился с Мбеки и другими высокопоставленными чиновниками АНК в Лусаке вскоре после того, как Релли открыл шлюзы, и был "очарован до потери пульса".¹⁶⁶ Одним из последствий этой встречи стало то, что она выкристаллизовала пессимизм Слабберта в отношении трехпалатного парламента: он начал думать, что реальные изменения - в конечном итоге отмена апартеида - могут произойти только в процессе переговоров, инициированных и проведенных вне залов парламента. Сам парламент превратился, по его памятному выражению, в "гротескный ритуал неуместности".

Слэбберт сообщил Эглину о своих намерениях незадолго до заседания, но новость обрушилась на их коллег как бомба. За месяц до этого в Милквуде Слэбберт ничего