Иоанн V, сообразивший, что всю эту толпу потчуют, можно сказать, за его счет, сидел с самым сокрушенным видом и не замечал, как Анн и Франсуа сообщнически переглядываются.

Едва было съедено последнее блюдо, герцог тотчас же удалился, а вслед за ним – и весь его двор, епископ Нантский и свита. Готье д'Ивиньяк, поколебавшись немного, остался с семейством Вивре.

Атмосфера немедленно изменилась. Смех стал веселее, музыканты заиграли от души. Вот теперь праздник начался по-настоящему…

Пока Анн и Франсуа сидели между герцогом и епископом, они практически не обменялись ни словом. Теперь же Анн повернулся к своему прадеду и заговорил вполголоса:

– Монсеньор, я – ваша рука. Приказывайте, я повинуюсь! Каков ваш первый приказ?

Франсуа ответил не раздумывая:

– Возьми Париж!

Анн кивнул в знак согласия. Сидевшие рядом Сабина Ланфан, Мышонок и брат Тифаний поняли, что у прадеда с правнуком какой-то важный разговор, и начали говорить между собой, чтобы не мешать им.

– Анн, помнишь, надпись «LUX» в алхимической лаборатории? Я еще спрашивал тебя, что в ней замечательного.

– С тех пор я кое о чем догадался: она обращена на север.

– Так и есть. Свет Севера…

Анн весь обратился в слух, а прадед продолжал:

– Вивре, Куссон… С самого детства я разрывался между двумя этими местами, но потом появилось третье, которое превзошло все остальные: Париж. Ибо именно в Париже проявляется свет Севера. Мой брат Жан хотел видеть этот свет после своей смерти – именно в Париже. В этом городе умерли мой сын Луи и госпожа Пернелла – самая прославленная из всех, кто занимался алхимией. Я тоже хочу умереть в Париже и в свой последний день увидеть там свет Севера.

Франсуа показал Анну свои руки с перстнями, которые тот хорошо знал: перстень со львом – на правой и перстень с волком – на левой…

– Любопытно, я всегда считал, что свет Севера явит мне себя в соборе Парижской Богоматери. Я воображал, как буду стоять на коленях в нефе, сложив руки, и оба перстня осветятся вместе, причем перстень с волком через северную розу – большой круглый витраж. Я пытался два раза. Надеялся на чудо, молился изо всех сил, но чуда так и не случилось. Сегодня я думаю, что это, быть может, произойдет в День всех святых, когда мне исполнится сто лет, – если правда, что мне суждено дожить до этого возраста. Но для этого я должен находиться в соборе Парижской Богоматери…

– Вы там будете, монсеньор. Клянусь вам.

Помимо своей воли Сабина услышала последние слова их беседы и наклонилась к Анну.

– Я тоже прошу вас взять Париж, ради Изидора.

– Я уже поклялся ему в этом, как только что поклялся монсеньору де Вивре.

Мышонок шустро повернулся к своему господину:

– Не считая того, что в Париже Сомбреномы. Они оттуда не двинутся, мы это знаем. Значит, нам самим следует войти в город.

– Согласен, Мышонок, я возьму Париж!

Добрая еда и питье немного вскружили всем голову. Вокруг раздались веселые возгласы:

– На Париж!

Сидевшие за другими столами, даже толком не поняв, о чем идет речь, но охваченные общим воодушевлением, принялись дружно выкрикивать, стуча тарелками по столу:

– На Париж! На Париж!

Анн не мешал ликующему хору. В этот миг он впервые за столь долгое время мог откровенно сказать, что счастлив!

Вдруг его взгляд наткнулся на Готье д'Ивиньяка. Сей превосходный муж наверняка разделял общую радость, коль скоро предпочел столь скромное общество блистательной герцогской свите, но всеобщее воодушевление явно смущало его. Чопорный управляющий удивленно озирался, не в силах постичь происходящее.

Анн весело окликнул его:

– А вы, сир д'Ивиньяк, – разве вы не хотите, чтобы я взял Париж?

Готье д'Ивиньяк озадаченно поскреб свою плешь:

– Э… право, тут ведь все этого хотят…

– Что за ответ! Отвечайте прямо: угодно ли вам, чтобы я пошел на Париж?

– Ну… да.

Анн замахал руками, требуя тишины. Когда все умолкли, молодой сеньор торжественно провозгласил:

– Слушайте все! По настоятельной просьбе мессира Готье д'Ивиньяка я обязуюсь отбить Париж у англичан!

Раздались бешеные рукоплескания и смех. Анн хохотал, как никогда в жизни. Смеялся и Франсуа, от всей души благодарный своему великолепному потомку, который в один день сумел заставить его и плакать, и смеяться. Смеялась Сабина Ланфан – впервые за время своего вдовства; смеялся несчастный Филипп Мышонок, впервые за свою короткую жизнь; смеялись крестьяне, избавленные от волчьего проклятия… И – о чудо из чудес, вызвавшее дружную овацию! – засмеялся, наконец, и Готье д'Ивиньяк!

Париж… Путь, которым следовал Анн де Вивре, покинув замок Куссон, вел в Париж! Быть может, этот путь не будет прямым, быть может, на нем встретится немало поворотов, но рано или поздно он достигнет стен столицы и приведет путника к Сомбреномам. Прекрасным весенним утром Анн думал только об этом. Он ехал на Безотрадном бок о бок с Мышонком. Проезжая берегом Куссона, Анн даже и не заметил, как миновал злосчастный водопад…

Расставаясь с Франсуа, молодой сеньор был уверен: это не последнее прощание, они еще свидятся. Через несколько месяцев, через несколько лет состоится их встреча в Париже – и вот она-то и станет последней.

Анн еще не решил, что делать в ближайшее время. Он знал только одно: ему нельзя покинуть сеньорию, не поклонившись могиле Теодоры. Там, быть может, Бог – или душа ушедшей – подскажет ему, как быть.

И он еще раз побывал в церкви Нотр-Дам-де-Сен-Лу вскоре после церемонии. В недостроенном здании хлопотали рабочие. Завидев Анна, они удалились, оставив молодого сеньора наедине с его мыслями. Он опустился на колени. Солнечный луч, пробившись сквозь кроны деревьев, падал прямо в надгробный камень его супруги.

Удивительно отчетливо Анн припомнил всю их столь короткую и столь бурную совместную жизнь – и должен был признать, что, несмотря на ошеломляющее счастье Мортфонтена, все-таки именно в Орте они познали самые прекрасные моменты.

Орта!.. Это было словно озарение. Мгновение назад он ломал голову, куда ему направиться. Конечно же в Орту!

Какими бы ни были его обязательства по отношению к прадеду, своему новому гербу, своей стране, один долг преобладал над всеми прочими: Анн обязан поблагодарить этого прекрасного человека. И сделать это лично, собственными устами, каким бы долгим и опасным ни оказалось путешествие.

Перекрестившись, он сел на Безотрадного и бросил Мышонку:

– Мы едем в Италию! Я должен навестить сеньора д'Орту.

Его юный спутник был ошарашен.