я была Рашей с родителями-иммигрантами из России и мошенническими действиями в качестве статьи. Я поставила на поток свои занятия спортом, наладила питание, а моя тюремная жизнь имела смысл – в дневниках появлялись новые и новые страницы с описанием внутренней кухни происходящего, которое я тихонечко инкогнито исследовала и тщательно документировала. Моя банки Лиза получила долгожданное место студентки на курсах по подготовке будущих парикмахеров и целыми днями, а подчас и ночами штурмовала учебники и готовилась к тестам. Я ей была интересна только длинными волосами, на которых она периодически уговаривала меня разрешить ей тренироваться в заплетании десятков разных видов кос. Такой мир меня совершенно устраивал.

От посольства России мне примерно раз в месяц приходили газеты и журналы, которые я бережно хранила в железной тумбочке у тюремной койки и дозированно читала, чтобы растянуть удовольствие до новой посылки. С родителями мы общались раз в неделю субботними вечерами, а драгоценные телефонные минуты я распределяла таким образом, чтобы иметь связь хоть по несколько минут, но со всеми, пусть и немногочисленными знакомыми и, конечно, адвокатами. Администрация тюрьмы прислала мне уведомление о том, что меня депортируют 25 октября. Оставалось, правда, под большим вопросом, ждет ли меня, как обычно бывает с депортируемыми из США гражданами, иммиграционная тюрьма до того, как для меня найдут место в самолете, но я старалась надеяться на лучшее – быструю и относительно безболезненную высылку на родину.

Однажды, вернувшись с работы на сервировочной линии, где мы подавали воскресный ужин, я обнаружила очень странное письмо от Патрика Бирна, человека, который когда-то показал мне Lady Freedom, американский символ – статую Свободы – с высоты птичьего полета, а потом странным образом через три месяца после моего ареста снова явился ко мне, только уже во сне на холодной полке одиночной камеры Александрийской тюрьмы. Я тогда видела его в слезах раскаяния, пожираемого чувством вины. И вот год спустя он сообщал мне, что сделал что-то страшное и глубоко в этом раскаивается. Письмо гласило, что все подробности мне станут очень скоро известны. Это сообщение вновь всколыхнуло в моей душе все волнения и беспокойства, разрушив мой, как я считала, тщательно построенный, но на деле хрупкий карточный домик тюремной стабильности.

«Господи, что же на этот раз»?! – думала я, одновременно переживая за Патрика, который со своими странностями характера и неограниченными финансовыми ресурсами мог наломать дров. Я очень старалась сделать так, чтобы он никак не пострадал от возникшей вокруг меня ситуации. Еще одна жертва охоты на ведьму была ни к чему, я и так чувствовала себя ужасно виноватой в разрушении жизни и здоровья моей семьи и друзей, а также в том, что создаю проблемы моей стране, которая была вынуждена сражаться за мою свободу, имея достаточно других важных и сложных дел.

То, о чем говорил Патрик, не заставило себя долго ждать. На следующий день на сервировочной линии я заметила, что женщины показывают на меня пальцами и перешептываются. Я не была поклонником просмотра телепередач, по телевизору обычно крутили мыльные оперы и реалити-шоу, которые меня не интересовали. Правда, по утрам включали новости, но я в это время бегала на стадионе, используя драгоценное время до начала рабочего дня на кухне для поправки здоровья. Судя по реакции заключенных и надзирателей, я явно что-то пропустила.

– Мария, – прошептала мне Финни, когда я накладывала в ее поднос поварешку риса, – там тебя в новостях показывают постоянно. Подойди ко мне, пожалуйста, после смены, я расскажу тебе, что к чему. И будь осторожна, я за тебя переживаю.

Я кивнула.

По пути снимая шапочку и пластиковый фартук после сдачи рабочей зоны, я направилась к столу, где в одиночестве сидела Финни, специально медленно, растягивая время, поедающая рисинку за рисинкой.

– Что случилось, мам? – я аккуратно присела на краешек табурета рядом с ней.

– Там мужчина про тебя интервью дает, Патрик, кажется. Он бизнесмен какой-то. Так вот, Патрик говорит, что это он сдал тебя ФБР. Такого я уже наслышалась, но вот еще кое-что странное – он говорит, что любит тебя.

Продолжить разговор нам не удалось. Надзиратели выгоняли засидевшихся заключенных из столовой. Пора было расходиться по отделениям. Попрощавшись с Финни, я в полном непонимании и шоке от происходящего поплелась к себе. Заключенные прилипли к выходящим во двор окнам бараков и следили за шествием своей знакомой ученой тихони Раши, которая вдруг превратилась в коварного агента Кремля, известную русскую шпионку Марию Бутину.

В отделении я прямиком бросилась к телефону и позвонила своему адвокату Бобу, надеясь узнать, что же происходит.

Как оказалось, мой давний друг Патрик Бирн сделал заявление о том, что он принимал участие в федеральном расследовании вмешательства России в американские президентские выборы 2016 года. По его словам, он помогал сотрудникам правоохранительных органов, ФБР, которых он назвал «людьми в черном», и именно по этой причине развивались наши взаимоотношения. Патрик отметил, что первоначально ФБР не проявляло никакого интереса к моей персоне, считая меня просто студенткой, а потом внезапно изменило свое мнение. Бюро расследований дало Патрику «зеленый свет» на разработку меня вопреки всем нормам закона и морали, не гнушаясь никаким средствами, включая насилие и наркотические вещества.

Патрик в своих публичных заявлениях утверждал, что он только сказал ФБР, что подмешивал мне наркотики и в бессознательном состоянии подвергал насилию, а на самом деле этого и в помине не было, но ни подтвердить этот факт, ни опровергнуть я не могла, на то оно и «бессознательное» состояние, что ты ничего не помнишь. В ходе общения со мной Патрик все-таки пришел к выводу, что я была просто использована в качестве «козла отпущения» в политическом шоу, а все расследование не имело никаких оснований, кроме необходимости искусственно создать медийный скандал. Когда меня посадили, пытали и месяцами держали в одиночных камерах, Патрик, чувствуя свою вину в происходящем, пытался исправить содеянное и направился в ФБР и Министерство юстиции США, требуя прекратить издевательства. Но никакого эффекта его обращения не возымели. Спустя год после моего ареста он больше не смог бороться с собственной совестью и записал в номере отеля многочасовое интервью, которое передал прессе с просьбой предать огласке происходящее беззаконие. «Я все еще люблю ее, – сказал он журналистам. – Мария должна вернуться домой».

– Спасибо, Боб, – тихо сказала я в телефонную трубку, – мне надо побыть одной. Я позвоню тебе позже, если ты не против.

– Конечно, Мария, – ответил адвокат. – Я все понимаю.

Я вернулась на свои нары, свернулась в комочек и закрыла глаза.

После