И все же Олендорф не мыслил себе Германии в отрыве от НСДАП и гитлеровского рейха, а всякие сомнения на этот счет расценивал как смертный грех против отечества и общества. Даже в нюрнбергской камере смертников в 1948 году он проклинал «тех, кто отрекся от своего наследия и нарушил клятву, данную фюреру, покрыв ее паутиной лжи и предательства». Навлек на себя гнев и его былой друг Йессен. Когда гестаповцы арестовали его, Олендорф и пальцем не пошевелил. Но ту бессонную ночь, когда Йессен был повешен, Олендорф не забыл – как не забывал никогда делить после этого свое жалованье с семьей Йессена.

Подобным же образом смотрели на вещи люди типа Хёна и Беста, Штукарта и Штрекенбаха. Никто из них не был способен полностью выйти из-под магии фюрера и действовать, чтобы предотвратить катастрофу. Вероятно, они осознавали, во что обратилась их мечта о народном вожде и крепком государстве, но не смогли отрешиться от целой жизни иллюзий, заблуждений и ощущения собственной вины.

Нашелся среди лидеров СС и такой человек, как Вальтер Шелленберг, – в достаточной степени проницательный и беспринципный, чтобы выбросить за борт все, чему когда-то поклонялся. Он отслеживал каждое движение заговорщиков и вплетал их в собственный план, разработанный для подстраховки, дабы потом, когда разразится катастрофа, он, Шелленберг, оказался на нужной стороне.

Еще с июня 1941 года, с тех пор как он пришел к руководству внешней разведки СД, Шелленберг весьма скептически расценивал шансы Германии на «полную и окончательную победу». Донесения агентов СД показывали реалистичную картину концентрации боевой мощи противника и не позволяли выдавать желаемое за действительное. И осенью 1941 года он начал осторожно и терпеливо нащупывать возможности сепаратного мира с западными союзниками. С этой целью Шелленберг использовал круг оппозиционеров, которые по своим тайным международным каналам вели конфиденциальные переговоры с союзниками или их зарубежными партнерами с самого начала Второй мировой войны. И порой складывались курьезные связи между антинацистами и эсэсовцами. Например, один из членов группы Герделера, столичный юрист доктор Лангбен был знаком с Гиммлером, потому что их дочери были школьными подругами. Сторонник «смертельного удара» Йессен по-прежнему оставался в дружбе с Хёном, которому некогда рекомендовал своего ученика Олендорфа. Даже фон Хассель мог бы претендовать на некий контакт с Гиммлером – бывший шофер Хасселя Шукнехт перешел работать к рейхсфюреру.

Шелленберг счел полезным следить за ходом секретных переговоров оппозиционеров с их зарубежными друзьями. В конце лета 1941 года в Берлин приехал американский банкир Стэллфорт. Он информировал Хасселя, что Рузвельт пойдет навстречу немцам, но только если они устранят Гитлера. Сотрудники СД спокойно слушали. Отдел внешней разведки добросовестно зафиксировал содержание всех договоренностей между Хасселем и его американским партнером. 11 октября они слушали, как Стэллфорт говорил по телефону своей секретарше: «Передайте господину Хау (так он называл Хасселя), что его предложения встретили самый благоприятный отклик. Не сможет ли он приехать в Лиссабон с группой авторитетных лиц, чтобы обсудить некоторые вопросы с ведущими американцами». Шифры и сокращения в переписке Хасселя и банкира не причинили хлопот СД. Группа D докладывала: «Человек с Юга – это, очевидно, Муссолини, а „Ф“ – Филипс, посол США в Риме».

В СД настолько хорошо знали об этих секретных переговорах, что сами начали встречаться с американцами. Хассель опешил, когда некто, назвавшийся Данфельдом, передал ему привет от Стэллфорта. В дневнике Хасселя имеется запись: «Этот эсэсовец, еще совсем молодой человек, обнаружил прекрасное знание международных дел и удивительную свободу суждений. Он провел здесь полтора часа и затронул определенные вопросы, которые я счел за благо не обсуждать. Такое впечатление, что люди в окружении Гиммлера встревожены и ищут выход».

Шелленберг полагал, что еще не время посвящать Гиммлера в свои далеко идущие планы. Немецкие армии в России одерживали победу за победой, а от исхода Русской кампании зависело, удастся ли Гитлеру быстро закончить войну. В апреле 1942 года во время поездки в Испанию и Португалию Шелленберг говорил полицейским атташе Германии в этих странах, что нынешним летом добьются немцы прорыва в Южной России и в Египте – значит, война выиграна, а нет – так рейх проиграл.

К середине лета сводки об обеих операциях стали довольно мрачными, и Шелленберг принял решение. В мемуарах он пишет, что в августе 1942 года он встретился с Гиммлером на командном пункте в Виннице и спросил:

– Рейхсфюрер, в каком ящике стола у вас лежит альтернативный проект окончания войны?

– Да вы что, с ума сошли? У вас нервы сдали? – возмутился Гиммлер.

– Рейхсфюрер, я ожидал такой реакции. Я ожидал даже худшего.

Потом, по словам Шелленберга, Гиммлер успокоился и попросил его заняться этим. Шелленберг предложил сыграть на противоречиях между Россией и Западом и начать с союзниками секретные переговоры о мире; однако предварительным условием является устранение Риббентропа, которого они считают главным виновником войны. Гиммлер, по-видимому, согласился. «Он даже пожал мне руку и обещал, что к Рождеству Риббентроп будет освобожден от должности».

Был или нет такой разговор на самом деле, но факт остается фактом: с осени 1942 года Шелленберг и Гиммлер, с помощью личного врача и самого доверенного человека рейхсфюрера Феликса Керстена и начальника его личного штата Карла Вольфа, всерьез пытались прийти к миру с Западом, даже, если потребуется, ценой низложения Гитлера. По временам Гиммлера посещала соблазнительная мысль: а может быть, его миссия состоит в том, чтобы сместить Гитлера и принести мир Германии и народам Земли? Ведь если военная ситуация ухудшится… Он гнал подальше это наваждение – рейхсфюрер СС не может изменить «величайшему уму всех времен». Но коварная мысль возвращалась снова и снова. Еще в мае 1942 года швейцарец Буркхардт говорил жене бывшего немецкого посла Ильзе фон Хассель, что к нему «приходил представитель Гиммлера, чтобы разузнать, может быть, Англия пойдет на мир, если вместо Гитлера будет Гиммлер». 9 апреля граф Чиано, министр иностранных дел Италии, записал в дневнике: «Гиммлер в прошлом был экстремистом, но сейчас реально чувствует пульс жизни народа и стремится к миру».

Сегодня кажется фантастикой – как это Гиммлер, организатор и соучастник самых кошмарных преступлений века, мог поверить, что мир признает за ним право вести переговоры. Но в то время это выглядело иначе: люди хотели видеть за столом переговоров именно Гиммлера, так как считали, что он обладает достаточной силой. Многие государственные деятели втайне разделяли мнение главы испанского внешне-политического ведомства Дуссинагве: «Гиммлер принадлежит к тем, кто ищет мира с западными союзниками, чтобы предотвратить вторжение Советской России в Германию. Все согласны, что существенно важным условием является устранение Гитлера и его ближайшего окружения. Гиммлер может это осуществить. Значит, ключ к мирным переговорам в его руках».

Хоть Гиммлер и вздрагивал от пугающей перспективы конфликта с фюрером, тем не менее летом 1942 года он запасся оружием, которым в случае необходимости можно диктатора уничтожить. Это было медицинское заключение на 26 страницах о том, что Гитлер страдает от последствий сифилиса и ему угрожает прогрессирующий паралич. Однажды вечером, прогуливаясь вместе с директором Института судебной медицины, Артур Небе спросил: «А скажите мне, доктор, можно ли доказательно утверждать, что Адольф Гитлер психически болен?» И вот теперь такой же вопрос задал Гиммлер своему Керстену. Ответ последовал сразу: Адольфу Гитлеру место в клинике для нервнобольных, а не в Ставке фюрера. Но Гиммлер не в силах был принять определенное решение. Он откликнулся: «Я ничего не могу предпринять против фюрера: я рейхсфюрер ордена СС, а наш девиз „Моя честь – это верность!“.