– Тот самый амулет! Ведь ты постоянно его носишь? И ничто тебя не берет!

– Неправда, господин. Берет. Твоими стараниями все дорогие мне люди либо мертвы, либо изгнаны.

– Но ты-то жив. Благодаря амулету? Дай его сюда! – Лицо у Домициана осунулось, расширенные глаза налились кровью. Казалось, он не спал целую вечность.

Луций снял фасинум. Микроцефал выхватил у него амулет и поспешил к подиуму. Домициан надел цепочку и тронул амулет, угнездившийся в складках пурпурного одеяния.

– Да, – прошептал он. – Я чувствую его силу. Благословенная Минерва, пусть он меня нынче убережет! И пусть меня защитит присутствие этого человека.

– Мое, господин?

– Разве ты, Луций Пинарий, не такой же чародей, как твой проклятый учитель? Ты, несомненно, окружен неким охранным волшебством. Такие вещи передаются другим, и я намерен держать тебя поблизости, пока не минует роковой час.

Луций улыбнулся идее, будто он сам по себе является неким счастливым талисманом. Вдобавок его поразило, сколь забавно изменились роли. Когда-то он стоял перед императором как обвиняемый; теперь император сидел перед ним, опасаясь собственной скорой смерти. Луций, оказавшись перед лицом почти неминуемой гибели, обрел покой, но Домициан волновался все пуще.

Существо взвизгнуло и указало на водяные часы. Диск добрался до цифры «V».

– Проверьте, вдруг дверь не заперта! – крикнул Домициан.

Катулл, способный ориентироваться в знакомом месте с легкостью зрячего, сошел с возвышения, поспешил мимо Луция и проверил запоры.

– Можно мне одеться, господин? – спросил Луций. – С балкона дует.

Домициан что-то буркнул и махнул рукой.

Время тянулось мучительно медленно. Отправляясь сюда, Луций не знал, чего ждать, но никак не рассчитывал на невыносимую скуку. Может, никто и не покусится на жизнь императора? Какая роль отведена Пинарию? Или он обречен томиться здесь, пока Домициан либо умрет, либо нет, а после убьют самого Луция? Ему понадобилась вся выдержка, чтобы просто стоять посреди приемной и не выдавать своих чувств.

Домициан вздыхал и ерзал. У него заурчало в животе.

– Слыхал, Луций Пинарий? Я ничего не ел со вчерашнего утра.

– Господин, ты боишься яда?

– Меня убьет не яд. Я боюсь зелья, которое лишит меня чувств и сделает беззащитным. Я голоден!

– Мой желудок тоже пуст, господин.

– Вот как? Вчера мне принесли яблок, чтобы поел нынче днем, если доживу, – я отложил их. Они в чаше на столике у постели. Катулл, возьми одно и дай Луцию Пинарию. Посмотрим, не занеможет ли.

Катулл принес ему яблоко. Луций с хрустом надкусил плод. У наблюдавшего за ним Домициана так обильно пошла слюна, что ему пришлось утереться. Когда Луций доел, Домициан приказал бросить огрызок в сад. Луций вышел на балкон. Швырнув огрызок, он проследил за его падением с огромной высоты. От созерцания бездны у Луция закружилась голова. Огрызок ударился о большие солнечные часы и отлетел прочь. Часы представляли собой железный треугольник, встроенный в круглый каменный пьедестал, но день был слишком пасмурный, чтобы возникла тень.

Повернувшись, Луций взглянул на водяные часы. Время почти истекло.

Домициан все ерзал. Он ощупывал подбородок и хрустел пальцами. Теребил бородавку на лбу. На пальцах вдруг показалась кровь. Император издал тревожный вопль; потом сообразил, что попросту сковырнул бородавку.

– Минерва, пусть это будет единственная кровь, что сегодня прольется!

В ответ на его крик в дверь постучал спальник императора:

– Господин, у тебя что-то стряслось?

– Пустое, Парфений, – откликнулся Домициан. – Все в порядке. Но посмотрите-ка, диск достиг шестого часа! Все кончено! Назначенное время прошло, а я цел и невредим. Катулл, открой дверь и впусти спальника.

Вошел Парфений. За ним – германский прорицатель Эбервиг, в цепях и в сопровождении солдат.

– Что ты скажешь теперь, прорицатель? – осведомился Домициан.

Эбервиг что-то промямлил, но переводчика не было. Гвардейцы повергли его на колени.

– Удавите глупца, – приказал Домициан.

Один из гвардейцев накинул на шею германца цепь и закрутил. Лицо Эбервига побагровело, глаза вылезли из орбит, язык вывалился. Домициан с улыбкой откинулся в кресле. Он получал колоссальное удовольствие от чужих смертных мук.

Наконец гвардейцы выволокли труп за порог. Парфений последовал за ними. Луций стоял там, где был, – на балконе. Последний час он сильнейшим напряжением воли сохранял хладнокровие, но теперь его тело отдалось во власть паники. Заколотилось сердце, увлажнились ладони, на лбу выступил пот.

Намерен ли Домициан умертвить его, как поступил с германским предсказателем? Император ненадолго отвлекся: он велел Катуллу принести из спальни чашу с яблоками. Когда слепой советник проходил мимо балкона, Луций даже перестал дышать, боясь привлечь его внимание. Катулл вернулся с яблоками, и Домициан принялся жадно есть, пожирая один плод за другим.

Вновь появился Парфений:

– Господин, тебя желает видеть управитель Стефан.

– Я никого не приму, – ответил Домициан. – Доем яблоки и пойду в личные термы.

– Стефан настаивает. Говорит, дело очень важное, господин. У него срочное сообщение о заговоре против тебя.

– О неудавшемся заговоре, ты хочешь сказать! Я до сих пор жив! – рассмеялся Домициан. – Но пусть войдет. Может, он знает конкретные имена. Постой! Его обыскали, оружия нет?

– Разумеется, господин. Никто не войдет к тебе без тщательного досмотра.

– Тогда ступай, веди его сюда.

Луций упал духом. Предсказанный час смерти Домициана пришел и миновал, и теперь ясно почему: Стефан их предал. Несчастная Флавия, ей конец. Оставит ли Домициан в живых ее детей? Скорее всего, нет. Луций выглянул за перила балкона, гадая, какая смерть лучше, от падения или удушения. Он испытал внезапное желание прыгнуть, но балкон был слишком высок. Вот бы исчезнуть в облаке дыма, как Аполлоний!

Тучи начали рассеиваться. Лица коснулись теплые солнечные лучи. Казалось, что само небо радуется спасению императора.

Вошел Стефан. Не успел он и слова молвить, как Домициан махнул ему: мол, обожди. Император кликнул Катулла и подтянул его ближе.

– Я чуть не забыл о Пинарии, – сказал он негромко, но Луций услышал. – Что мне с ним сделать?

– Что тебе угодно, господин, – ответил Катулл.

В ожидании вызова Стефан вышел к Луцию на балкон. В правой руке он держал свиток. Список заговорщиков, и в нем – имя Пинария? Луций заметил, что левое предплечье управителя забинтовано.

– Клыки вепря способны нанести весьма неприятную рану, – негромко пояснил Стефан. – Это случилось несколько дней назад, на охоте. Поверишь ли, гвардейцы, когда я впервые явился сюда в повязке, заставили ее размотать! Удовлетворились, только когда увидели и рассечение, и сочащуюся кровь. По-моему, их малость замутило. С тех пор всякий раз, когда я прихожу, меня обыскивают, как всех, но повязку не трогают.