И уже когда пришлепал к Егановской пристани колесный, бывший купеческий пароход, нашелся матрос, который загородил дорогу, заступив трап, и приказал тащить ящики с книгами в кормовой трюм, где стояли овцы. Холодильника на пароходе не было, поэтому баранов возили живьем и резали по мере надобности, чтобы в ресторане к столу подавать свежее мясо.

— Куда вы столько «беломору» прёте? — кричал матрос, оттискивая Ивана. — Спекулянты, что ли? В трюм! К баранам в трюм!

Пришлось звать капитана, объясняться…

Перед тем как сойти на берег, Анна достала письмо академии с просьбой оказывать помощь и содействие, отдала Ивану.

— Это тебе вместо пистолета, — сказала. — А мне и правда лучше попросить настоящий…

Пароходный гудок долго, до самой ночи, стоял в ушах. Она слышала его хрипловатый голос, когда возвращалась с пристани, и потом, когда лежала одна в пустой комнате гостиницы. И, видно, задремала, потому что вместо гудка вдруг услышала детский плач за стеной. Ребенок плакал так отчетливо и ясно, что она вздрогнула и проснулась, как просыпалась от его плача в своей комнате общежития.

За стеной не плакали. С утра несколько женщин начали ремонт гостиницы, и под звучное шлепанье штукатурки, под шорох кистей они пели протяжные старинные русские песни…