Мистер Кемпбелл добровольно выразил желание показать заключенному тюрьму, и хотя во время этого маленького путешествия Хэтфилд был закован в железные кандалы, ему даже не вздумалось отказываться от такого забавного времяпрепровождения. Это место показалось ему весьма продуманно использовано и уж тем более содержалось в отличном состоянии. Мистер Кемпбелл останавливался едва ли не на каждом шагу, указывая все новые и новые усовершенствования и детали, и если бы Хэтфилду вздумалось закрыть глаза, то, верно, он бы и вовсе забыл о том, что находится в месте заключения, и мог бы вообразить, будто он прогуливается по роскошному дому.

— А здесь у нас камера временного содержания — когда арестантская камера переполнена, а такое частенько случается по субботам, — заметил тюремщик, весело, сквозь толстые прутья глядя на четырех угрюмых головорезов, которые забились каждый в собственный угол, солома в центре камеры была сбита в кучу и совершенно истрепана, как если бы на ней проводились беспрестанные поединки. — В основном это те, кто нарушает общественный порядок, — добавил он, улыбаясь, и Хэтфилд мог бы поручиться, что уловил в тоне его даже некоторую гордость. — Здесь у нас из недели в неделю мелькают одни и те же лица и все те же семьи.

Он указал на самого маленького мужчину с ангелоподобными чертами, глаза которого хранили в себе совершенную безмятежность.

— А вот это — Хэндерсон, — пояснил он, — вероятно, похититель овец, да и то сказать: какой же вор, крадущий скот, сознается добровольно, да к тому же шотландец со всякими радикальными бреднями в голове, который отдал свое сердце мистеру Пейну и всем его друзьям в Париже. Этот маленький человек принес много неприятностей. А вон там, — он указал на мужчину гигантского роста с кудрявыми черными волосами, который лежал на полу, свернувшись в позе зародыша, — Грэхем. Один из бесчисленного семейства Грэхемов у нас в округе. Величайший сокрушитель горшков, коли напьется, а уж в Карлайле он всегда пьян. А вон тот человек — тощий, с точеными чертами лица, что с презрением относился к любым насильственным проявлениям благотворительности тюремщика, — Хэтерингтон. Все Хэтерингтоны пьют до тех пор, пока не свалятся с ног. В их семье мальчиков лет одиннадцати уже отправляют осуществить месть. Однажды его обязательно повесят. — Казалось, будто это в особенности доставляет мистеру Кемпбеллу удовольствие. — А вот он, — он указал на спящего мальчишку, который дышал так размеренно и покойно, словно почивал в уютной кровати в собственном доме, — Пирсон, которого мы пытались поймать в течение нескольких лет. И вот наконец поймали, — сколько он у нас тут содержится? Да не больше недели. — Он кивнул, выражая истинное восхищение. — Он беспрестанно спит.

Хэтфилд размышлял, а не стоит ли ему отблагодарить своего гида. Казалось, мистеру Кемпбеллу доставляло истинное удовольствие показывать ему клетки, в которых содержались столь редкие пташки. Но он понимал: мистер Кемпбелл был прирожденным хозяином и прилагал все усилия, дабы Хэтфилд почувствовал себя здесь как дома. Ни один из заключенных и слова не промолвил.

— Видите ли, многие семьи здесь все еще продолжают враждовать друг с другом, они враждуют вот уж несколько столетий, — пояснил Кемпбелл, казалось совершенно счастливый уж одним тем, что сам по себе является крохотной частичкой такой долгой истории, хотя бы даже и таким косвенным образом.

— Возможно, я мог бы…

— Без сомнения…

Тюремщик препроводил его обратно в его камеру, через некоторое время вернувшись вновь со своей женой. Он представил ее Хэтфилду, она присела в реверансе и подарила почетному заключенному яблочный пирог, и только некоторое время спустя, когда ему доставили несколько вещей, которые он велел принести, Хэтфилд сумел привнести свой вклад в это маленькое пиршество.

Общение с мистером Кемпбеллом оказалось весьма и весьма успокоительным. Пережив множество войн и несмотря на славу в былые времена, он все же отлично осознавал, что живет в провинциальном городке, весьма отдаленном от столицы, и его репутация была вполне значительным фактором. Тюремщик, как хороший живописец, принялся рисовать картину, начиная с тех деталей, на которые более всего надеялся, и это обеспечило Хэтфилда некоторыми перспективами.

Преподобный Николсон совсем не удивился, увидев Мэри, когда он вышел из Лортонской церкви, хотя, если как следует поразмыслить, его должен был изумить такой факт. У нее совершенно не было причин оказаться здесь вечером во вторник. Прошло всего три недели с тех пор, как он похоронил ее маленького сынишку. Никогда прежде жителям Нортона не приходилось идти в скорбном шествии за женщиной, столь убитой горем и физически изможденной, как Мэри. Тогда-то она и обещала самой себе, что более никогда не появится в Лортонской церкви. Он воспринял ее приход как нечто само собой разумеющееся лишь по одной причине: он постоянно думал о Мэри. Он немедленно подошел к ней, и они вместе направились к Баттермиру, и косые лучи заходящего солнца били им в глаза.

Некоторое время они шли молча, не проронив ни единого слова, пока не миновали деревню.

— Ну что ж, — начала она разговор, как всегда, ей достало мужества заговорить первой, в отличие от преподобного, — его перевели в Карлайл.

— Судебное слушание состоится на следующей неделе. Уже совсем недолго осталось ждать.

— Я слышала столько разных мнений, — заметила Мэри, с головой бросаясь в те раздумья, что осаждали ее непрерывно с тех самых пор, как она узнала о прибытии Хэтфилда. — Я хочу повидаться с ним… могу вам сказать… — и она посмотрела на преподобного с тем выражением глубокой благодарности, кое весьма огорчило его; возможно, он был бы куда более рад, если бы ее сестринские чувства к нему, как истой прихожанки к своему пастырю, были не столь пылки, — одна лишь мысль, что я вновь увижусь с ним после всего пережитого… я писала ему, однако он так ни разу и не ответил, возможно, оттого, что письма мои до него так и не дошли, а потом я услышала о том, что… — какое-то мгновение она колебалась, и ему вдруг захотелось взять ее за руку, словно бы лишь с тем, чтобы помочь несчастной женщине преодолеть ухабистый отрезок дороги, но его природная робость не позволила ему сделать это, — его прежняя жена навестила его в тюрьме, и это известие заставило меня ненавидеть его даже больше, нежели я ненавидела его до того дня, и даже больше, нежели в ту самую ночь, когда я обнаружила письма, адресованные ему. Мне даже хотелось покинуть долину на то время, пока он находится в Карлайле, но куда же мне ехать? Весть о нем распространилась повсюду, и мне придется гораздо хуже, нежели здесь, хотя и здесь… — Молодой священник знал, что в ту самую минуту она думала о той «партии», что сложилась из завзятых любителей Озерного края, которая всякий день являлась на могилу ее ребенка. И пусть они относились к последнему пристанищу новорожденного с особым уважением, однако их посещения носили весьма назойливый характер. Они словно бы считали это маленькое надгробие у часовни законным пунктом своего паломничества, одной из прочих достопримечательностей. — Весь свет приезжает сюда посмотреть на меня, точно я какой-нибудь уродец, и после всего этого… куда же мне спрятаться?