В фойе никого не было, в редакцию вообще пришло мало народу.

– Не блести глазами, – начала Елена. – Не про мужика, круче…

– Ну? – удивилась Катя.

– Лидку отправила на самостоятельное содержание!

– Да ты что? – всплеснула руками Катя. – С коня упала? Девка – золотая. Не грубит, не хамит, не пьет, не родила, не блядь! Что случилось-то?

– Кать, ей 23 года…

– И что? Ты посмотри, время какое на улице!

– Кать, мы в 23 года уже коляски катали!

– Так мы ж тогда не боялись от мудаков рожать, мы ж ничего о жизни не знали… И что бедная девочка?

– Затаилась… Купила батон, яйца и масло…

– Пусть ко мне приходит – я накормлю…

– Кать, ты из своих уродов сделала, мою – не трожь! – разозлилась Елена.

– Сделала… – вдруг растерянно кивнула Катя. – Думаешь, я со зла? Все боялась, что с вечной моей занятостью недокормленные, недолюбленные будут… А такие четыре жирные хари вывела – их теперь с шеи не стряхнешь…

– А ты пробовала?

– Не-а… Боюсь. Тогда все разлетится, как у тебя, в разные стороны. Мужика в одну сторону брошу, детей – в другую. Ты ж не понимаешь, Ленка, что станет с державой, когда такие, как я, отвяжутся…

– Что станет с державой? – подбодрила Елена.

– Я ж как Илья Муромец, если с печи встану – все лягут… Камня на камне не останется. Замика за яйца в зале для пресс-конференций подвешу, главного в кабинете задушу… И сделаю газету какой надо! Чтоб людям в глаза смотреть было не стыдно!

– Ну?!

– Ладно, не щекочи меня умственно, мне век доживать такой, как есть. Это ты у нас женщина двадцать первого века, а я – двадцатого… Я все разнесу, а собрать потом не смогу…

– Кать, ну это ж твоя жизнь, посвяти ее немножечко себе.

– Ты меня не провоцируй и под себя не подравнивай. Ты всегда умней была: у тебя на три мужа – один ребенок. А у меня – наоборот… Все, не отвлекай от работы… – Она пошла к своему компьютеру, убито ссутулившись, словно Елена напомнила ей о каком-то глобальном предательстве.

«Еще совсем недавно, до развода с Каравановым, я была почти такой же… – удивленно подумала Елена. – Почти такой же… А потом начала выколупываться в нормальную жизнь, как цыпленок из яйца… И уже до кое-чего доколупалась… Конечно, у Лиды в жизни все наладится, когда все в порядке будет со мной… Ведь нельзя быть счастливой и реализованной дочкой возле мамаши, плавающей в кризисе… Хочу перевести ее в область самостоятельной ответственности, но сама не готова в этой жизни к полной ответственности… Точнее, хочу отвечать за все, но со всеми вместе… Честно и поровну…»

Отправилась за компьютер и долго подбирала материалы к новому крупному интервью. А Катя за целый день не проронила ни слова. Обиделась за Лиду, за разговор, за встрепенувшиеся желания, за всю свою жизнь… И Елена чувствовала себя виноватой, в конце концов, каждый имеет право сделать из своей жизни каторгу и бессмыслицу, и нечего тыкать его в это лицом и кричать: «Делай, как я…» Хотя, конечно, уже сейчас было совершенно понятно, что трое Катиных детей однажды окажутся один на один с жизнью без мамаши, успевающей подстелить соломки, и будут к ней в огромной претензии…

Домой Елена ушла, когда в редакции уже никого не было. С одной стороны, хотелось поскорее увидеть дочь и понять, в каких они теперь отношениях; с другой – что-то останавливало.

Лида сидела в кухне, слушала дикую музыку и подшивала юбочку дикого оранжевого цвета. Была бледненькой с припухшими глазами.

– Привет! – почти без интонации сказала Елена, предлагая дочери выбрать интонацию самой.

– Привет! – ответила та, сверкнув глазами в стилистике «ну-ну!».

Елена включила чайник. По дороге домой она поняла, что не может купить продукты, потому что не знает, что с ними делать. То есть, если начнет умирать с голоду, конечно, отправится в киоск за какой-нибудь антисанитарной едой, типа сосиски в булочке или пирожка «с котятами». А еще лучше, доплетется до ночного магазина, купит нарезанного сыра и сжует по дороге. Мысль о еде в квартире, съеденной без дочери, не давалась. Налила себе кофе и пошла было в комнату, но Лида остановила демократичной фразой:

– Может, тебе омлет сделать?

– Нет, спасибо, – мягко ответила Елена, совершенно не понимая, как на это надо реагировать.

Пошла к себе, включила компьютер. Никиты не было, хотя уже вполне мог отойти от похмелья. Поискала в Интернете материалы для работы. Поняла, что насилует себя. Решила изнасиловать до конца – позвонила родителям.

Спросила бодрым голосом, несмотря на поздноту:

– Ну, как успехи?

– Какие успехи? – ответила мать голосом государственного обвинителя. – Я две ночи проплакала…

– Что случилось? – испугалась Елена.

– А ты не знаешь? – зловеще удивилась мать.

– Нет, – упавшим голосом призналась Елена, понимая, что, видимо, умер кто-то из родительских друзей и подружек.

– Я плакала из-за твоего развода… Он так вошел в семью! Мне его будет не хватать, – всхлипнула мать.

– Послушай, – разъярилась Елена. – Я понимаю, что тебе нечем заняться, но перестань жить моей жизнью, организуй свою!

– Теперь уже поздно… – вздохнула мать.

– Тогда не ломай мою!

– Я ломаю? Да я на него надышаться не могла! Первый раз с зятем повезло!

– Все! Аудиенция закончена. Звони, когда сориентируешься, как можно общаться с близкими людьми, а как нельзя… – Елена бросила трубку.

Просто паноптикум: мать устраивает сцену за развод, дочь предлагает пожарить омлет…

Елена пошла в кухню, отнести грязную чашку, и уже в дверях поймала себя на том, что дело не в чашке, а в том, что хочет лишний раз увидеть Лиду. Когда поняла, было уже поздно отступать.

– Анекдот хочешь? – сверкнула глазами Лида.

– Давай, – согласилась Елена, мол, вежливость заставляет меня выслушать тебя, но она не отменяет перехода на новые отношения.

– Идет международный семинар по борьбе с наркотиками. Выступает председатель. Говорит, мол, плохо поставлена борьба с наркотиками в Нидерландах. Легализовали, молодежь вся ширяется. То ли дело Китай: в некоторых провинциях за употребление наркотиков предусмотрена смертная казнь. Встает голландец, отвечает: «Но у них такое население, что они могут себе это позволить!»

– Смешной! – вяло согласилась Елена и ушла к себе.

Села на диван, включила теливизор, но просто даже не понимала, что показывали. Телевизор помогал делать вид, что она не так выбита из колеи. От общения с Лидой было ощущение жуткой тяжелой неправды. Как будто поставила взрослую дочь в угол. И та демонстративно не выходит; и обеим это смешно, тяжело и стыдно. Настроение было похоронное… Зачем она сегодня приехала домой? Просидела в полной прострации минут десять, «темой судьбы» зазвонил мобильный, и на нем высветилось спасительное слово «Зяблик».