— Что случилось? - слышу на том конце связи глухой и резкий голос Олега.

— Я упала, - еле ворочаю языком. Откуда он узнал? Это же Олег - он знает абсолютно все. Не сомневаюсь, что даже в моей балетной школе у него есть пара «нужных людей», которые держат его в курсе всего, что со мной происходит, пока он не может меня контролировать.

— Как это могло произойти?

— Тут рядом доктор, - хотя палата вокруг меня уже потеряла четкие контуры, и я не уверена, здесь ли тот итальянец или осталась только медсестра. - Я могу дать тебе трубку и…

— Ты не закончила спектакль. - Голос Олега становится абсолютно ледяным.

— Я не смогла. - Мне странно спокойно от общения с ним, хотя таких убийственных интонаций в его исполнении я давно не помню. Возможно, он впервые настолько безжалостен. Но зато все это - хотя бы какая-то константа моей жизни, неизменная и постоянная. - Так получилось. Люди ломаются. Балерины ломаются чаще остальных.

— Я разочарован.

— Я знаю.

Закрываю глаза и, не глядя, наугад протягиваю руку в сторону тумбы.

Разжимаю пальцы и телефон падает на пластиковую поверхность в глухим обреченным стуком.

Юпитер разочарован, потому что теперь Юпитер еще очень долго не сможет блистать рядом с Примой.

Я улыбаюсь от осознания внезапно открывшейся истины наших с ним отношений.

И спокойно засыпаю.

Глава семьдесят первая: Венера

Я возвращаюсь домой только через две недели.

Гастроли давно закончились, труппа уехала, но моя медицинская страховка и виза покрыли еще одну неделю пребывания в итальянской клинике. Большую часть времени я просто валялась в кровати, потому что ходить было больно даже на смешных ходунках, похожих на те, с помощью которых учатся ходить годовалые малыши.

До аэропорта меня привозит медицинский персонал. Хорошо, что я не знаю итальянского, а то бы пришлось «выслушивать», как эмоционально итальянки не понимают, почему меня, балерину, умницу и красавицу, не приехал забирать мой собственный муж - далеко не бедный человек. И, что куда приятнее, мое незнание языка разрешает мне не давать никаких объяснений на этот счет. Наверное, страстным итальянкам было бы тяжело понять, почему отсутствие мужа рядом меня безмерно радует, а никак не наоборот.

В аэропорту дома меня ждут мама с Алёнкой.

Мама очень пытается сделать вид, что не проплакала все эти несколько недель, как до этого старалась не шмыгать носом в трубку каждый раз, когда мы созванивались. Я нарочно говорила, что у меня много процедур и не очень удобно выходить на видеосвязь, чтобы не видеть, как она убивается. Потому что в прошлый раз, когда я встала на ноги вопреки всем прогнозам, она со слезами на глазах умоляла не возвращаться в балет.

Мне кажется, это лишь вопрос времени, когда она вернется к тому разговору.

— Ты чудесно выглядишь, - говорит Алёна, протягивая мне маленький детский термос с горячим малиновым чаем. В Италии в это время было совсем тепло, а здесь дневная температура уже неделю держится в районе десяти градусов. - И не скажешь, что заболела.

«Заболела».

Мы все, не сговариваясь, используем это слово. Как будто «заболела» нивелирует мой настоящий неутешительный диагноз. Но всем нам сейчас необходима капля самообмана.

— Я тебе бульон сварила на домашней курочке, - хлопочет мама и забирает у Алёны ручки моего инвалидного кресла. - И яблочную шарлотку испекла, как ты любишь, без корицы.

— Спасибо, мам.

— Мариша освободила твою кровать и тумбу, - продолжает она.

— Мам, Вера у нас с Сергеем поживет, - перебивает сестра. - Мы ведь все решили. У вас и так развернуться негде, а у нас - целая комната.

Мама вздыхает, но не спорит - мы все и так прекрасно понимаем, что Алёна права. А мне бы совесть не позволила обременять их своей «болезнью».

Но, как оказывается, разговор о том, кому из них я камнем повисну на шее, был преждевременным. Потому что ровно за дверью аэропорта я замечаю знакомую фигуру водителя и автомобиль. И, пожалуй, это единственное, что способно ухудшить мое и без того плохое настроение последних нескольких недель.

— Что-то не так? - переспрашивает Алёна, когда я делаю жест рукой, призывая их остановиться. Отслеживает мой взгляд и недовольно сводит брови. - Он-то что здесь делает?

Разговор об Олеге мы подняли только раз и только с сестрой. Для матери я смастерила отговорку про его командировку и проблемы в финансовых делах, из-за которых он не смог все бросить и примчаться ко мне. Алёна пару раз пыталась узнать, почему Олег до сих пор не прилетел, на что я почти дословно пересказала содержание нашего с ним последнего (и единственного) разговора. Больше сестра ни о чем не спрашивала.

Водитель делает только пару шагов нам навстречу, но на этом - все. Выглядит так, будто этого жеста ленивого приглашения должно хватить, чтобы я, как Лазарь, «встала и пошла». Машина за его спиной - не та, которую Олег обычно за мной присылает. Это - его любимый белоснежный «люкс-внедорожник». Я уверена, что муж сидит в салоне и из-за тонированных окон наблюдает за нами, как невидимый кукловод, чтобы вовремя потянуть за нужные ниточки. Он всегда очень расстраивается, если что-то идет не по его сценарию.

— Олег все-таки вырвался? - На лице матери счастливая улыбка облегчения.

Алёна в отместку смотрит на меня с подчеркнутым неодобрением. И эту тему мы тоже подняли лишь раз, потому что у родителей сейчас и так слишком много проблем, чтобы будоражить их еще и моими «натянутыми семейными отношениями».

— А почему он… - не понимает мама, но я киваю Алёне - и та отнимает у нее ручки кресла-каталки.

— Мам, я позвоню, обязательно. - Даю себя обнять, прижимаюсь губами к ее влажной от слез щеке. - Все хорошо, не переживай.

Алёна нарочно медленно катит кресло перед собой, и я точно знаю, что как только отойдем на приличное расстояние - она выскажет все, что думает. Так и случается ровно через двенадцать шагов.

— Ты не должна к нему возвращаться. Никто тебя за это не осудить и камнями не побьет.

— Знаю, - коротко отвечаю я. - Думаешь, надо было бросить мужа по телефону? Накатать СМСку с «прости» и тремя ревущими смайликами?

— Прекрати ёрничать. - Алёна осаждает мою внезапную даже для меня злую иронию. - Просто поехали ко мне, а твой благоверный, если созрел для разговора, пусть приходит и разговаривает на нейтральной территории.

— Боюсь, твоя квартира - это точно не нейтральные воды.

— Мне не нравится, что ты будешь рядом с ним такая…

Сестра мнется, чтобы подобрать корректное слово, но мне, второй раз проживающей все это дерьмо, уже точно не хочется деликатничать.