Чтобы найти его, нам нужно вернуться к теме канонического закона. В X в. после Каролингов не было каких-то постоянных вызовов главенству Pseudo-Isidore; подделки сборника свободно вошли в две главные дополнительные книги, вышедшие в то время. Спор об инвеституре стимулировал новую волну интереса к этой теме по мере того, как обе стороны стремились оправдать свои позиции в том, что быстро стало конфликтом власти. Григорий VII и его последователи особенно подталкивали ведущих ученых из числа своих сторонников к тому, чтобы они выпускали новые сборники законов, которые предоставят точные ссылки на источник в оправдание их позиции по вопросу главенства императорской власти. Неудивительно, что тексты из сборника Pseudo-Isidore снова предоставили для этого основной боекомплект. Помимо работы в качестве одного из легатов папы Григория Ансельм-младший из Лукки выпустил первую из таких реформаторских книг в 1083 г. Вскоре за ним последовали и другие: сборник кардинала Деусдедита в 1087 г. и «Анонимный сборник из семидесяти четырех произведений» того же десятилетия. Благодаря Pseudo-Isidore и особенно «Константинову дару» было довольно легко поддерживать притязания реформаторов на главенство папской власти над империей. Однако еще более важным в конечном счете оказалось понимание того, что существующие тексты канонических законов на самом деле было почти совершенно невозможно применять. Имелось так много различных источников (все, начиная от рукописей до выступлений пап и множества церковных соборов между ними), в которых говорилось о столь разных вещах в таком большом количестве рукописей даже без намеренных искажений, внесенных в Pseudo-Isidore, что часто оказывалось невозможным их понять и знать, что следует делать на практике. Величайший знаток церковного права того времени Иво Шартрский дважды подступал к решению этой проблемы. Его первой версией стал «Декрет», вышедший в семнадцати огромных книгах. Большую популярность завоевала его вторая попытка – более короткая «Панормия», в которой было чуть меньше книг – восемь. Иво прекрасно знал общую проблему противоречивости, и у него имелись некоторые соображения насчет того, как это можно уладить (к этому мы вскоре вернемся). Но он не предпринял никаких попыток решить этот вопрос, так что даже с его полезным вкладом в это дело пользователь по-прежнему оставался с массой противоречивых материалов[334].

Канонический закон выглядел особенно путаным в конце XI в., потому что именно в это время (тогда реформаторы папской власти обращались к нему за поддержкой) были открыты великие юстинианские тексты римского права. Это необыкновенная история сама по себе. Все средневековые (а значит, и современные) тексты юстинианских дигестов произошли от одной рукописи VI в., которая сохранялась в Пизе до 1406 г., когда одержавшие победу флорентинцы увезли ее домой как трофей. И хотя нет никаких признаков того, что в Пизе за пятьсот лет ее прочитали, но все-таки и не выбросили. Тогда, во второй половине XI в., с нее была сделана первая копия (ныне утраченная), на которой основывались все средневековые знания данного текста. Эту первую копию сделали в три отдельных этапа, и на протяжении Средних веков появившиеся в результате этого три куска текста имели хождение как три отдельные книги в пяти томах. В два других тома вошли первые девять книг юстинианского «Кодекса» и последняя книга, содержащая «Институты», последние три книги «Кодекса» (которые циркулировали отдельно от первых девяти) и имперские дополнительные узаконения. По сравнению с сокращенной версией старого римского законодательства, представленного в «Дигестах» Трибонианом и его помощниками, противоречивая масса текстов, составлявших канонический закон, выглядела как дурная шутка и была презираема новыми профессионалами римского права, которые появились в Болонье с последней четверти XI в. По мере того как они развивали изучение римского права, его стратегию и практику стали быстро заимствовать юристы церковного права с целью превратить свою массу различных материалов в действующую систему письменного закона.

Начало этому необычному процессу, что удивительно, положило утверждение Юстиниана в Constitutio Tanta:

«Что касается любого противоречия, встречающегося в этой книге, ни одно из них не может претендовать на место в ней; и ни одно не будет найдено, если мы полностью рассмотрим причины различия. Будет обнаружена какая-нибудь отличительная особенность, какая бы неясная они ни была, которая положит конец обвинениям в противоречивости, придаст другой вид и охранит ее от обвинений в разночтениях»[335].

Как мы видели в главе 3, изначально это было императорское хвастовство с целью компенсировать тот факт, что проект «Дигестов» подвергся сильному сокращению. Однако юридическая школа в Болонье, основанная знаменитым Ирнерием, приняла это утверждение за чистую монету и посвятила себя – поколение за поколением – демонстрации того, что на самом деле в своде законов Юстиниана не существовало противоречий. Для этого они изучили все тексты отрывок за отрывком, и если они наталкивались на явное противоречие, то хватались за любой довод – обнаруживали, что Юстиниан в каждом случае вкладывал «особый дифференциальный признак… который кладет конец обвинениям в противоречивости» – в попытке найти какой-то обходной путь. Характер доводов, которые они использовали, был различным. Юристы всегда пристально вчитывались в точную словесную формулировку изучаемого отрывка и иногда решали проблемы путем подробного грамматического или риторического анализа. Они также сравнивали каждый отдельный отрывок с потенциально аналогичным судебным решением, входящим в этот корпус текстов, – подход, который дал им еще один набор возможных объяснений, когда грамматики и риторики оказывалось недостаточно. В некоторых случаях принятия внешне противоречивых решений они поступали таким образом: один или несколько подобных текстов должны быть отнесены к категории исключений, допускаемых лишь в точно определенных обстоятельствах. Поэтому тексты не противоречили общему правилу, которое они определяли в другом законе, и в итоге разграничение между «общим» и «частным» законами оказалось чрезвычайно продуктивным подходом. Все это предприятие представляет собой памятник мощи человеческой изобретательности при принятии желаемого за действительное.

Избранный метод представления этих доводов состоял в наведении глянца. Сначала шел обсуждаемый отрывок из текстов Юстиниана, а затем как попытка навести глянец шли полное объяснение его значения и предпочтительное решение любого явного противоречия. В ходе XII в. подробные глянцы были наведены многими учеными, а опоздавшие комментировали решения, предложенные их предшественниками, до тех пор, пока весь этот процесс не пошел по спирали и не начал угрожать выйти из-под контроля. Наконец, порядок навел герой юриспруденции по имени Аккурсий, который в 1220–1240 гг. превратил столетний спор в текст, состоявший из двух миллионов слов, под названием Glossa Ordinaria, который быстро стал стандартным комментарием к своду законов и основным инструментом всех практикантов и практикующих римских юристов. К концу оставались нерешенными лишь сто двадцать два небольших противоречия. Сто лет чрезвычайно изобретательной работы ученых почти доказали, что Юстиниан прав[336].