– Не могли бы вы навести кое-какие справки о людях, которые обосновались там, наверху? Вероятно прежде чем пускать их в дом, нужно было бы навести о них справки… Я, каюсь, только сейчас об этом подумал…

– Не понимаю, чего вы хотите? – с раздражением бросил адвокат. – В платежеспособности миссис Строуберфилд сомневаться не приходится… И вряд ли вам, мистер Батлер, придется когда-либо заключить еще одну такую же выгодную сделку… Вы знаете, сколько тысяч – да-да, не сот, а тысяч долларов! – они потратили на ремонт? И ведь это все останется вам, мистер Батлер…

Аури пристально посмотрел в глаза Ретту, но не нашел там восторга по поводу столь выгодной сделки.

– Не понимаю, что вас не устраивает! – сказал Аури, пожимая плечами. – А теперь простите, мне действительно надо бежать…

Выпалив последние слова, адвокат выскочил в коридор и, сломя голову, бросился к лестнице.

– Да-да… – говорил Ретт, погруженный в свои мысли. – Быть может, вы и правы…

Он опомнился, когда хлопнула парадная дверь. Ретт тоскливо посмотрел по сторонам и тихо прошел опять к себе в кабинет.

Воспоминания опять одолели Батлера. Он устал читать, отложил книгу и подумал, что можно немного погулять перед сном. Но выходить не хотелось (на улице накрапывал дождь), и потому Ретт прикрыл рукой усталые глаза, собираясь вздремнуть. Однако, стоило ему отключиться от реальности сегодняшней, как реальности давних дней навалились плотным тяжелым комом и увлекли за собой.

Преображенное дремлющим сознанием небесно-голубое волшебное видение. Осколки давно разбитой вазы, которые мятежный мозг снова пытается склеить вместе.

Мать Батлера наклоняется над ним. В глазах женщины упрек.

– Ты вел себя очень неучтиво с дедушкой, – сказала мать. – Он был так рад тебя видеть. Ведь твой дедушка так одинок. Понимаешь, старым больным людям очень плохо, когда они одиноки.

Ретт тогда досадливо отмахнулся:

– Да какое там одинок! У него есть повариха и горничная. К тому же, он может если захочет заняться чем угодно. Ему не надо осваивать буквы, не надо учиться считать… И еще у него есть кот. А у меня и кота даже нет…

Образ матери исчез так же внезапно, как и появился. Вместо него возникло до боли родное лицо Скарлетт.

– Почему ты не писал мне, Ретт? Ну что тебе стоило черкануть хотя бы пару строчек?

Он тогда улыбнулся и попытался отшутиться. Но зеленые глаза Скарлетт придвинулись почти вплотную:

– Ретт, обещай мне, что больше никогда так не будешь делать… Мне так одиноко без тебя!

И снова Ретт говорил жене, что та не может быть одинока, если у нее есть дети, о которых всегда надо заботиться…

Ретт Батлер пробудился и открыл глаза. Запрокинув голову, он посмотрел в потолок: сверху доносился звук шагов и была слышна едва различимая музыка. Играл граммофон.

Батлер был так занят этими единственными и отдаленными звуками, что не сразу услышал куда более близкий и настойчивый звонок телефона.

Он торопливо снял трубку. Но – поздно. Положив трубку, Батлер посмотрел на аппарат. Он не знал что делать. Когда-то он вот так сидел целые дни, глядя на безмолвный аппарат, который только-только установили в доме.

Не привыкший к новшествам Ретт ожидал от телефона не столько служебных звонков Джедда Николсона, сколько весточек от Кэт или Бо.

Дети жили в Нью-Йорке, большом и далеком теперь городе. Далеком потому, что с течением времени все города стали для Батлера таковыми. Он уже с трудом представлял себе, как снимется с места и поедет куда-нибудь. На поезде, на пароходе… Нет, это уже не для него. Годы берут свое и чем больше их у человека за спиной, тем труднее заставить себя выбраться куда-нибудь, вырваться за привычный круг вещей и мест…

Телефон зазвонил снова.

И опять Батлер застыл в нерешительности, не зная, снимать ли ему трубку. Вот он приложит ее к уху и что услышит? Позвонит Джедд, или ошибется торопливая телефонистка на станции… В любом случае звонок не принесет желанного чувства облегчения, не развеет кошмарного одиночества, которое окружит тебя еще плотнее после того, как закончишь разговор.

Телефон разрывался. В следующую секунду Ретт обругал себя последними словами и рывком снял трубку.

– Алло! Вас слушают, – сосредоточенно произнес он.

Через треск и другие шумы до него донесся далекий женский голос.

– Что-что? Повторите! – крикнул Ретт.

Он совершенно не разобрал слов.

– Папа! Папа! – вдруг отчетливо услышал Ретт. – Мне перезвонить?

Кэт! Мысль, как молния, пронзила мозг. Ретт судорожно прижал трубку к уху и накрыл микрофон ладонью.

– Алло! Алло! Кэт! Это я, я тебя слышу! Слезы навернулись у него на глаза. Это был голос дочери. Слышимость была ужасной: Кэт, видимо, связалась с ним через весь материк.

– Алло, папуля, как ты там? Это Кэт, ты узнал? Узнал ли он! Еще бы! Он же столько раз представлял себе этот момент!

– Конечно, доченька! – крикнул Ретт.

– Как твое здоровье?

– Спасибо, дочка, прекрасно! Мы еще поживем, не волнуйся! Рассказывай, как дела у тебя… Или, знаешь, вот что – если у тебя нет денег, назови мне номер твоего телефона, я дозвонюсь до тебя сам…

– Не стоит, папа! – сказала на другом конце провода Кэт. – Я буквально на одну минуту, я очень спешу…

– Обещаю, что позвоню сейчас же! – воскликнул Ретт. – Я уже приготовился записывать, говори номер…

Он лихорадочно принялся разыскивать на столе что-нибудь, чем можно было записать. Как назло, все карандаши были сломаны.

Ретт с досадой стукнул кулаком по столу. «Нацарапаю ногтем!» – решил он и придвинул к себе какой-то листок бумаги.

Кэт далеко-далеко засмеялась.

– Не стоит, папа! – сказала она. – Я узнаю тебя, ты все такой же расторопный…

Расторопный… Как давно она не видела его! Иначе не сказала бы этих слов. Батлер поежился: а в самом деле, что сказала бы дочь, если бы понаблюдала за тем образом жизни, который Ретт вел в последние годы? Постепенное медленное угасание, прерываемое лишь на короткие периоды, такие, как, например, возврат денег, украденных этими жуликами, Галлоугеном и Хенкоком…

– Папа, я заканчиваю, потому что спешу на поезд…

– Что? – вскричал Ретт. – Ты уезжаешь?

– Не перебивай, пожалуйста… Не только я. Джейсон едет со мной, и Филипп… Да, и еще Бо! Скажи, ты рад?

– Рад ли я? – недоуменно повторил Ретт. – Послушай, девочка моя, но куда ты едешь?

– Как куда? К тебе! Точнее, мне надо в Лос-Анджелес, мне и Бо, но мы решили сделать крюк и навестить тебя… Дело в том, что по одной моей пьесе будет сниматься фильм, режиссером будет Бо. Это в маленьком городке под Лос-Анджелесом, в Голливуде, быть может, ты слышал…