— Чианкули — самое ближайшее, — сказал Пай, указывая в сторону квартала желтых куполов, возвышающихся среди деревьев, по форме напоминающих кипарисы, но цвета берлинской лазури. Птицы взлетали с них в проясняющееся небо, и их тени на улицах внизу были единственным проявлением движения во всей округе.

— А что происходит в чианкули? — спросил Миляга, когда они направились туда.

— Ах! В дни моей молодости, — сказал Пай, имитируя легкость тона, — в дни моей молодости там мы устраивали цирк.

— Я не знал, что ты из цирковой семьи.

— Это не было похоже ни на один цирк в Пятом Доминионе, — ответил Пай. — Это был способ воскресить в памяти Доминион, из которого мы некогда были изгнаны.

— Не было клоунов и пони? — сказал Миляга слегка разочарованно.

— Не было ни клоунов, ни пони, — ответил Пай и больше на эту тему говорить не пожелал.

Теперь, когда они приблизились к чианкули, размеры сооружения и окружающих его деревьев стали очевидны. От земли до верхушки самого высокого купола целых пять этажей. Птицы, совершившие круг почета над Кеспаратом, теперь снова усаживались на деревья, болтая, словно птицы минах, научившиеся говорить по-японски. Внимание Миляги, ненадолго привлеченное к этому, снова вернулось на землю, когда он услышал, как Пай сказал:

— Они не все умерли.

Между деревьями цвета берлинской лазури появились четверо сородичей мистифа. Это были чернокожие люди в балахонах из некрашеной ткани, похожие на пустынных кочевников. Часть складок своих одеяний они зажимали в зубах, прикрывая нижнюю половину лица. Ни в их походке, ни в одежде не было ни одной детали, которая позволила бы угадать их пол. Но цель их была очевидна. Они явно собирались прогнать непрошеных гостей и для этой цели несли тонкие серебристые прутья, каждый около трех футов длиной.

— Ни под каким видом не двигайся и даже не говори, — сказал мистиф Миляге, когда квартет приблизился.

— Почему?

— Это не почетная депутация.

— А что же это тогда?

— Взвод палачей.

Сообщив это, мистиф поднял руки на уровне груди, ладонями вперед, сделал шаг и заговорил. Говорил он не по-английски, а на языке, в звуках которого Миляга уловил тот же восточный оттенок, что и в щебетании местных птиц. Может быть, те действительно говорили на языке своих хозяев?

Один из квартета разжал зубы, и вуаль упала, открыв женщину лет тридцати. Выражение лица ее было скорее удивленным, чем агрессивным. Послушав какое-то время Пая, она прошептала что-то человеку справа от нее, но в ответ он только покачал головой. Пока Пай говорил, взвод продолжал мерным шагом приближаться к нему, но, когда Миляга услышал, как в монологе мистифа промелькнуло имя Пай-о-па, женщина приказала им остановиться. Еще две закутанные вуали упали вниз, открыв мужчин со столь же тонкими лицами, как и у их предводительницы. У одного были небольшие усики, но семена сексуальной неоднозначности, которые дали столь обильный урожай в Пае, были заметны и здесь. Без какого бы то ни было приказа со стороны женщины ее спутник продемонстрировал и второе проявление неоднозначности, на этот раз куда менее привлекательное. Он разжал одну из рук, державших серебряную удочку, и его оружие затрепетало на ветру, словно было сделано из шелка, а не из металла. Затем он поднес ее ко рту и принялся обматывать вокруг языка. Она никак не хотела умещаться во рту и выпадала оттуда мягкими петлями, при этом продолжая сверкать, как настоящий стальной клинок.

Миляга не знал, представляет ли этот жест угрозу или нет, но в ответ на него Пай упал на колени и жестом показал Миляге и Хуззах, что им надо сделать то же самое. Девочка бросила жалостливый взгляд на Милягу, ожидая от него подтверждения. Он пожал плечами и кивнул. Они оба встали на колени, хотя, с точки зрения Миляги, это было самое последнее положение, которое стоило принимать перед взводом палачей.

— Приготовься бежать… — прошептал он Хуззах, и она нервно кивнула в ответ.

Человек с усиками обратился к Паю на том же языке, который использовал мистиф. В его тоне и позе не было ничего угрожающего, хотя ничто не указывало и на доброжелательное отношение. Однако в самом факте диалога уже заключалось некоторое утешение, и в какой-то момент разговора упала четвертая вуаль. Еще одна женщина, моложе предводительницы, но куда менее любезная, вступила в разговор. Тон ее был резким и недовольным, и она рассекла своим клинком воздух в нескольких дюймах от склоненной головы Пая. Смертельная угроза, исходящая от оружия, не подлежала никакому сомнению. Оно издало свистящий звук во время удара и загудело после, его движение, несмотря на рябь, пробегающую по поверхности, было под абсолютным контролем его владелицы. Когда она кончила говорить, предводительница квартета жестом велела встать. Пай повиновался, взглядом давая понять Миляге и Хуззах, что они должны сделать то же самое.

— Они собираются убить нас? — прошептала Хуззах.

Миляга взял ее за руку.

— Нет, — сказал он. — А если попытаются, у меня заготовлены для них один-два фокуса.

— Прошу тебя, Миляга, — сказал Пай. — Даже не…

Одного слова предводительницы было достаточно, чтобы он осекся. Потом, отвечая на вопрос, он назвал своих спутников: «Хуззах Апинг» и «Джон Фурия Захария». Последовал еще один короткий обмен репликами между членами квартета, во время которого Пай выбрал момент для пояснения.

— Ситуация очень деликатная, — сказал он.

— Это нам и без того ясно.

— Большинство моих людей покинули Кеспарат.

— И где они?

— Некоторых замучили и убили. Других используют как рабов.

— Но вот возвращается их блудный сын. Так почему же они не рады?

— Они думают, что, возможно, я шпион или сумасшедший. В обоих случаях я представляю опасность. Они собираются допросить меня. Это единственная альтернатива немедленной казни.

— Возвращение домой…

— Во всяком случае, хоть несколько остались в живых. Когда мы пришли сюда, я уж было подумал…

— Я знаю, что ты подумал. Я подумал то же самое. Они говорят по-английски?

— Конечно. Но для них говорить на родном языке — это вопрос чести.

— Но они поймут меня?

— Не надо, Миляга…

— Я хочу, чтобы они знали, что мы не враги им, — сказал Миляга и обратился к взводу. — Вы уже знаете мое имя, — сказал он. — Мы пришли сюда с Пай-о-па, потому что думали найти здесь друзей. Мы не шпионы. Мы не убийцы.

— Брось, Миляга, — сказал Пай.

— Вместе с Паем мы проделали долгий путь, чтобы оказаться здесь. Из самого Пятого Доминиона. И с самого начала нашего путешествия Пай мечтал о том, как он вновь увидит свой народ. Вы понимаете? Вы и есть та самая мечта, навстречу которой Пай так долго шел.

— Им нет до этого дела, Миляга, — сказал Пай.