Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Беги, беги в месткоме дверь покарауль! Чтоб не убег!..
— Кто?!
— Врангель!
— Сдурел!!
Предместком ухватил носильщика за фартук и прошипел:
— Беги скорей, дверь покарауль!..
— Которую?!
— Дурында... Награду получишь!..
Носильщик выпучил глаза и стрельнул куда-то вбок... За ним — второй.
Через три минуты у двери месткома бушевала густая толпа. В толпу клином врезался предместком, потный и бледный, а за ним двое в фуражках с красным верхом и синеватыми околышами. Они бодро пробирались в толпе, и первый звонко покрикивал:
— Ничего интересного, граждане! Прошу вас очистить помещение!.. Вам куда? В Киев? Второй звонок был. Попрошу очистить!
— Кого поймали, родные?
— Кого надо, того и поймали, попрошу пропустить...
— Деникина словил месткомщик!..
— Дурында, это Савинков убег... А его залопали у нас!
— Я обнаружил по усам, — бормотал предместком человеку в фуражке, — глянул... Думаю, батюшки — он!
Двери открылись, толпа полезла друг на друга, и в щели мелькнул пришелец...
Глянув на входящих, он горько вздохнул, кисло ухмыльнулся и уронил шапку.
— Двери закрыть!.. Ваша фамилия?
— Да Врангель же... да я ж говорю...
— Ага!
Форменные фуражки мгновенно овладели телефоном.
Через пять минут перед дверьми было чисто от публики, и по очистившемуся пространству проследовал кортеж из семи фуражек. В середине шел, возведя глаза к небу, пришелец и бормотал:
— Вот, твоя воля... замучился... В Херсоне водили... В Киеве водили... Вот горе-то... В Совнарком подам, пусть хоть какое хочут название дадут...
— Я обнаружил, — бормотал предместком в хвосте, — батюшки, думаю, усы! Ну у нас это, разумеется, быстро, по-военному: р-раз — на ключ. Усы — самое главное...
* * *
Ровно через три дня дверь в тот же местком открылась, и вошел тот же бравый. Физиономия у него была мрачная.
Предместком встал и вытаращил глаза.
— Э... вы?
— Я, — мрачно ответил вошедший и затем молча ткнул бумагу.
Предместком прочитал ее, покраснел и заявил:
— Кто ж его знал... — забормотал он... — Гм... да, игра природы... Главное, усы у вас, и Петр Николаевич...
Вошедший мрачно молчал.
— Ну что ж... Стало быть, препятствий не встречается... Да... Зачислим... Да вот усы сбили меня...
Вошедший злобно молчал.
* * *
Еще через неделю подвыпивший весовщик Карасев подошел к мрачному Врангелю с целью пошутить.
— Здравия желаю, ваше превосходительство, — заговорил он, взяв под козырек и подмигнув окружающим. — Ну как изволите поживать? Каково показалось вам при власти Советов и вообще у нас в Ре-Се-Фе-Се-Ре?
— Отойди от меня, — мрачно сказал Врангель.
— Сердитый вы, господин генерал, — продолжал Карасев, — у-у, сердитый! Боюсь, как бы ты меня не расстрелял. У него это просто, взял пролетария...
Врангель размахнулся и ударил Карасева в зубы так, что с того соскочила фуражка.
Кругом засмеялись.
— Что ж ты бьешься, гадюка перекопская? — сказал дрожащим голосом Карасев. — Я шутю, а ты...
Врангель вытащил из кармана бумагу и ткнул ее в нос Карасеву. Бумагу облепили и начали читать:
«...Ввиду того, что никакого мне проходу нету в жизни, просю мне роковую фамилию сменить на многоуважаемую фамилию по матери — Иванов...»
Сбоку было написано химическим карандашом: «Удовлетворить».
— Свинья ты... — заныл Карасев. — Что ж ты мне ударил?
— А ты не дражни, — неожиданно сказали в толпе. — Иванов, с тебя магарыч.
Колыбель начальника станции
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю...
Тихо светит месяц ясный
В колыбель твою.
Спи, мой мальчик,
Спи, мой чиж,
Мать уехала в Париж...
— Объявляю общее собрание рабочих и служащих ст. Шелухово Каз. дороги открытым! — радостно объявил председатель собрания, оглядывая зал, наполненный преимущественно рабочими службы пути, — на повестке дня у нас стоит доклад о неделе войны 1914 года. Слово предоставляется тов. Де-Эсу. Пожалуйте, тов. Де-Эс!
Но тов. Де-Эс не пожаловал.
— А где ж он? — спросил председатель.
— Он дома, — ответил чей-то голос.
— Надо послать за ним...
— Послать обязательно, — загудел зал. — Он интересный человек — про войну расскажет — заслушаешься!
Посланный вернулся без товарища Де-Эса, но зато с письмом.
Председатель торжественно развернул его и прочитал:
— «В ответ на приглашение ваше от такого-то числа сообщаю, что явиться на собрание не могу.
Основание: лег спать».
Председатель застыл с письмом в руке, а в зале кто-то заметил:
— Фициально ответил!
— Спокойной ночи!
— Какая же ночь, когда сейчас 5 часов дня?
Председатель подумал, посмотрел в потолок, потом на свои сапоги, потом куда-то в окно и объявил печально:
— Объявляю заседание закрытым.
А в зале добавили:
— Колыбель начальника станции есть могила общего собрания.
И тихо разошлись по домам.
Аминь!
Рассказ про Поджилкина и крупу
В транспосекцию явился гражданин, прошел в кабинет, сел на мягкую мебель, вынул из кармана пачку папирос «Таис», затем связку ключей и переложил все это в другой карман.
Затем уже достал носовой платок и зарыдал в него.
— Прошу вас не рыдать, молодой человек, в учреждении, — сказал ему сурово сидящий за столом, — рыдания отменяются.
Но гражданин усилил рыдания.
— У вас кто-нибудь умер? Вероятно, ваша матушка? Так вы идите в погребальный отдел страхкассы и рыдайте им сколько угодно. А нам не портите ковер, м-молодой ч’эк!
— Я не молодой чек, — сквозь всхлипывания произнес гость. — Я, наоборот, председатель железнодорожного первичного кооператива Поджилкин.
— Оч-чень приятно, — изумился транспосекщик, — чего ж вы плачете?
— Из-за крупы плачу, — утихая, ответил Поджилкин, — дайте, ради всего святого, крупы!
— Что значит... дайте? — широко улыбнулся транспосекщик, — да берите сколько хочете! Сейчас нам предложил Центросоюз три вагона крупы-ядрицы. Эх вы, рыдун, рыдайло... рыдакса печальная!
— Почем? — спросил, веселея, Поджилкин.
— По два двадцать.
Поджилкин тяжко задумался.
— Эк-кая штука,