Пальцы царапают выступ и соскальзывают.

Она сильно ударяется о перила — ребра пронзает боль — и падает на горшки с вьющимся жасмином. Сильная резь в локте.

Эмико лежит среди черепков, вдыхает аромат цветов, смотрит на чернеющую на ладонях кровь и беспрестанно стонет. Тело, вымотанное прыжками и карабканьем, пылает. Наконец она кое-как встает, придерживая поврежденную руку, смотрит на окно и ждет, что сейчас кто-нибудь выскочит из-за решетки. Однако в квартире по-прежнему темно.

Эмико ковыляет к перилам и, облокотившись о них, смотрит на свою цель.

«Глупая девчонка. Ради чего стараешься спасти свою жизнь? Прыгни вниз и умри — так будет проще».

Пружинщица смотрит на чернеющую улицу и не находит ответа. Что-то в генах, заложенное так же глубоко, как желание угождать, не дает ей убить себя.

Она с трудом залезает на перила, неуклюже балансирует, придерживает ноющую руку, смотрит наверх, молит Мидзуко Дзидзо, бодхисаттву пружинщиков, смилостивиться, вытягивает вверх здоровую руку и прыгает, надеясь спастись.

Пальцы цепляют выступ… и соскальзывают.

Эмико выбрасывает вверх раненую руку, хватается, связки в локте трещат, потом одна от другой с хрустом отходят кости. Она скулит, судорожно втягивает воздух, хрипит, давясь слезами, тянет вверх другую руку, впивается в выступ, разжимает раненую ладонь. Порванная конечность — сгусток пылающей боли — безвольно падает. Пружинщица повисает над пустотой, тихо стонет, готовясь к новой пытке, потом хрипло вскрикивает, выбрасывает наверх больную руку и хватается ею за перила.

«Давай, давай, еще немного».

Она переносит вес на истерзанную конечность — в глазах искры от боли, — с яростным стоном закидывает ногу, нащупывает железную опору и, сжав зубы, тянет себя наверх, борясь с желанием упасть на землю.

«Еще чуть-чуть».

Ей в лоб тычут стволом.

Эмико открывает глаза. Это девочка — держит пружинный пистолет дрожащими руками, смотрит испуганно и шепчет:

— Вы были правы.

За ней темнеет силуэт старого китайца. Лица не разглядеть. Оба, склонившись над краем балкона, глядят на повисшую над пустотой Эмико.

Ладони пружинщицы начинают соскальзывать. Боль делается почти невыносимой.

— Пожалуйста… Помогите.

В командном центре Аккарата, помигав, гаснут газовые светильники. Наступает темнота. Андерсон удивленно вскакивает. Бои уже некоторое время идут беспорядочно — и так по всему городу. Зеленые точки фонарей на улицах Крунг Тхепа мерцают и исчезают один за другим. Местами — там, где пока происходят стычки, — видно оранжевое пламя, поедающее везеролл, но зеленых огоньков больше нет. Город окутывает тьма, почти такая же густая, как и над лежащим за дамбами океаном.

— Что случилось? — спрашивает Андерсон.

Суету, царящую в командном центре, освещают только тусклые компьютерные мониторы. С балкона приходит Аккарат. Включаются аварийные лампы с ручным заводом и отбрасывают блики на его довольное лицо.

— Мы заняли метановые заводы. Страна — наша.

— Уверены?

— Якорные площадки и доки взяты, белые кители сдаются — их командующий дал слово. Сложат оружие безо всяких условий — приказ сейчас передают по их частотам. Некоторые, конечно, посопротивляются, но город — наш.

Андерсон потирает сломанные ребра.

— То есть мы свободны?

— Естественно. Чуть позже я велю проводить вас по домам — порядок на улицах наступит не сразу. — Улыбаясь, министр добавляет: — Думаю, вы будете очень довольны новой властью в королевстве.

Несколько часов спустя бывших пленников отводят к лифту, внизу их ждет личный лимузин Аккарата.

Понемногу светает.

Карлайл замирает у машины, глядит вдаль, на желтую полоску на горизонте, и говорит:

— В кои-то веки происходит то, чего я не ожидал.

— Я думал — нам конец.

— Держался молодцом.

Андерсон осторожно кивает.

— В Финляндии было хуже.

Он уже хочет залезть в машину, но подкатывает приступ кашля и терзает его с полминуты.

Карлайл с удивлением замечает, как компаньон стирает с губ кровь.

— Ты здоров?

Андерсон кивает, прикрывая дверь.

— Черт знает что у меня внутри. Аккарат приложился к ребрам пистолетом.

Карлайл глядит на него внимательно.

— Точно никакую заразу не подхватил?

— Шутишь? — У Андерсона от смеха опять ноют ребра. — Я же на «Агроген» работаю. Меня привили даже от тех болезней, которые из пробирок пока не выпустили.

Угольно-дизельный лимузин набирает ход и отъезжает от обочины в окружении целого роя сопровождающих пружинных скутеров. Устроившись поудобнее, Андерсон смотрит, как за стеклами проплывает город. Карлайл задумчиво постукивает пальцами по кожаной обивке.

— Как пойдет торговля, обзаведусь таким же. Ведь надо будет куда-то потратить кучу денег.

Компаньон рассеянно кивает.

— Немедленно займемся отправкой калорий — допустить голода нельзя. Я хочу сейчас же, пока нет кораблей, заказать у тебя дирижабли. Привезем ю-текс — пусть Аккарат порадуется, поймет, чем хорош свободный рынок. Потом газеты — нужна волна положительных отзывов, закрепить ситуацию.

— Не можешь просто насладиться моментом? — смеясь, спрашивает его Карлайл. — Тебе будто каждый день надевают на голову черный мешок, а потом оставляют в живых. Первым делом найдем бутылку виски, крышу с хорошим видом и поглядим на рассвет над страной, которую только что купили. Это — сначала, а остальная ерунда подождет до завтра.

Быстро светает. Эскорт уезжает вперед, лимузин сворачивает с шоссе на Пхрарам-роад и катит в объезд разрушенной во время ночного боя башни. Несколько человек уже бродят по завалам, но оружия ни у кого не видно.

— Вот все и кончилось, — негромко произносит Андерсон. — Вот так просто. — Он чувствует усталость. Двое убитых в белых формах, похожие на порванные тряпичные куклы, свисают с дорожных бордюров. К ним бочком подходят стервятники. Андерсон потирает ребра и вдруг ощущает радость от того, что жив. — А где бы нам раздобыть виски?

Китаец с девочкой осторожно стоят в сторонке и наблюдают за тем, как жадно она пьет. Эмико удивилась, когда старик помог ей залезть на балкон, но теперь, под дулом пистолета, понимает, что спасли не просто так.

— Это правда, что их убила ты?

Пружинщица бережно берет стакан и снова пьет. Если бы не боль, мысль о том, что ее боятся, доставила бы удовольствие. От воды ей гораздо лучше, несмотря на распухшую руку, которая безжизненно лежит на коленях. Эмико ставит стакан на пол и, часто дыша от боли, осторожно прижимает к себе пострадавший локоть.